– Ну ты, Даня, придумал, у меня и в голове такого не было. А бревен-то сколько надо пилить?
– Так я сейчас измерю, все посчитаю и примерно скажу.
Бабушка смотрела на меня, открыв рот.
– Данька, ты цифирь знаешь?!
– Знаю, бабушка, наверно, Господь вразумил.
– Так, может, он тебя и читать вразумил? На-кася, попробуй. – И она бухнула на стол толстенную, потемневшую от старости книгу в деревянном переплете, застегнутом на крючок.
Когда я снял крючок и открыл книгу, увидел, что на первой пергаментной странице старым церковнославянским письмом написано: «Травник».
– Так тут вроде «Травник» написано, бабушка, а дальше я не разберу.
Бабка смотрела на меня, вытирая слезы:
– Сподобилась чудо великое в конце жизни увидеть, убогий цифирь сам собой изучил и грамоту одолел. Слава тебе, Господи, я ведь думала, умру и оставлю сироту неприкаянную, будет юродивым ходить по людям.
– Не плачь, бабуля, все хорошо, – сказал я и стал думать, чем точить пилу.
Пациентов сегодня не было, не было и хлеба, но зато у нас имелись две сваренные щуки и фруктовый взвар. А я рассчитывал, что рыба продолжит в мои ловушки заходить.
Следующий день начался с работы, хоть я умел считать и читать, но в дереве не понимал ничего. И вместе с бабушкой ходил и размечал, какие деревья будем пилить. Свалили мы несколько сосен и распилили их на бревна метра по четыре длиной. Я точно помнил длину моей прежней ладони – двадцать сантиметров, теперешняя казалась практически такой же, так что я быстро сделал себе мерную палку примерно на четыре метра. Больше мы в этот день не работали. Я сходил, проверил морду, там кроме двух десятков плотиц оказалось еще несколько раков, которых я тоже прихватил, жалея, что нет пива, с которым этих гигантов прошлого можно было бы употребить. У бабушки в небольшом горшочке имелись остатки то ли барсучьего, то ли медвежьего жира, который она держала для приготовления мазей, и на нем эти плотвички были пожарены – не очень вкусно, но зато питательно.
После обеда к нам привели мужика с жутко распухшей рукой, при взгляде на которую мне сразу стало все ясно – флегмона. Бабушка начала свою песню про деготь, но здесь надо было проводить более радикальное лечение.
– Бабушка, здесь резать надо, – прошептал я ей на ухо.
– Молчи, дурень, сама знаю, – так же тихо ответила она. – Боюсь я, давно не делала, руки дрожат.
– Так давай я разрез сделаю.
Бабка долгим взглядом посмотрела на меня и согласно кивнула.
– Слышь, Фаддей, надо руку резать, иначе или помрешь, или совсем отрезать придется, – сказала она.
