— Ясно, а ты пыталась устроиться в мастерскую каким-нибудь подмастерьем и поступить на заочное отделение, если уж так нужно было образование?
— Нет, к сожалению…
— Еще что-нибудь тебя в жизни интересовало?
А что ее интересовало? Муж, ребенок… Вдруг она вспомнила, как в молодости хотела написать рассказ.
— Выкладывай, я же вижу, ты о чем-то подумала.
— Да ерунда, говорить, собственно, не о чем, — но все же начала: — Лет пятнадцать назад мне вдруг захотелось написать рассказ…
— И что же тебе помешало?
— Не знаю, моя лень, наверно… Нет, не так, я попробовала тогда писать, но вот пробиться, сделать литературу делом всей жизни, этого вот я не смогла. Тогда Алешка только родился, и я написала рассказ о роддоме. Дала Вене прочитать, он долго смеялся надо мной: «Эх ты, осколок Толстого, самородок ты наш», — с издевкой, конечно. Я хотела дать еще кому-нибудь почитать, но он не позволил, не позорься, мол.
— Ну и что, ты бросила писать?
— Не сразу, попыталась еще раз, но было сложно, только начну — ребенок заплачет, надо к нему подойти, или Веня телевизор погромче сделает, а меня шум сбивает. Но еще один рассказ я все же дописала, даже хотела послать его в редакцию, позвонила туда, а мне сказали, что не принимают рукописный вариант, надо напечатать. За это я заплатила одной женщине, а Веня случайно узнал и сказал с иронией: «Ну что же, я рад, что хоть кто-то на этом заработал…». Я себя почувствовала такой дурой… Рассказ так и не напечатали, надо было кое-что переделать и опять перепечатать, прежде чем отдавать снова в редакцию, вот я и не стала больше деньги тратить. Да прав он, просто таланта у меня не было, был бы рассказ хорошо написан, его бы напечатали сразу, — когда человек талантлив, его не остановишь…
Хан задумчиво смотрел на нее.
— Вообще-то, я слышал другое мнение: таланту нужно помогать, бездарность пробьется сама…
— А я так думаю: талант привлекает, завораживает людей, и потому одаренному человеку невольно все помогают, ему не надо просить кого-то, требовать, а вот бездарность требует…
Странно, этому человеку она совершенно безразлична, он собирается ее использовать как подопытного кролика, разделаться с ней как студенты — биологи с лягушками, и в то же время Мария не помнила другого такого случая, чтобы кто-то так интересовался ее жизнью… Наверно, с таким же интересом он будет исследовать ее внутренности в прозекторской, если его опыт не удастся в очередной раз…
Мария вскоре с удивлением заметила, что ему нравятся ее рассказы о сыне, он так внимательно слушал о том, как она занималась с Алешкой, как водила его в спортивные секции, на танцы, в бассейн, о том, как упорно, изо дня в день, решала с ним задачи — математика мальчику давалась с трудом, и как гордилась, когда однажды учительница обронила фразу: «Ну, уж если Алеша этого не понял, то надо заново всему классу объяснять». Математичка не знала, что Мария каждый день предварительно объясняет сыну тему завтрашнего урока.
