— Да на меня жалуйся сколько угодно! — почти обрадовался Михаил Алексеевич. — Хоть маме, хоть деду, хоть Святым Хранителям!.. Я знаю, что я никудышный отец, я кругом виноват и толку от меня никакого… Ну и тем более! Какая тебе со мной жизнь? Я холостяк, бобыль по натуре, я не то что о сыне, о себе заботиться не умею…
— Я бы тебе яичницу жарил… — шепотом сказал Витька. — С помидорами. Ты любишь…
— Ну… аргумент… — Отец старательно засопел.
— Ага… И чай вечером. Ты приходишь из лаборатории, а я…
— Есть обстоятельства, из-за которых я никак не могу уйти отсюда… Кстати, о яичнице! Небось лопать хочешь, а?
— Хочу, — безрадостно сказал Витька.
— Не дуйся, и пошли на кухню.
Кухня была маленькая. А с тех пор как Витька побывал здесь последний раз, в ней стало вообще не повернуться. Все углы, простенки и свободное пространство на полу были заставлены черными кубиками энергосборников, серебристыми импульсаторами и дополнительными нейроблоками. И еще всякими аппаратами, в которых Витька ни бум-бум.
Отец по-журавлиному шагнул через ящик с кабелями к холодильнику, дернул дверцу.
— Гм… Ни яиц, ни помидоров… Слушай, консервированная каша с говядиной есть. Хочешь?
— Не все ли равно…
— Отлично! Сейчас разогрею, пообедаем…
«Вернее, поужинаем», — сердито подумал Витька, время Реттерберга отставало от времени «Сферы» на три часа, но уже и здесь вечерело.
Отец сказал:
— Ты тут не болтайся, я один управлюсь. Иди в комнату… Только не поднимай штору, у машины левый нейроблок закапризничал, свет он, видите ли, не переносит, псих такой…
Витька послушно ушел.
В комнате он потоптался, поморгал. Глаза все еще были мокрые. С дошкольных лет Витька знал примету: если вытирать слезы рукой — значит, они будут еще. А платка в карманах, конечно, не водилось. Витька подошел к окну, взялся за край мягкой ворсистой шторы. Она была туго натянута, закреплена внизу. Витька потянул край к лицу. Сверху сорвался, зацепил его по плечу и грохнул об пол гулкий цилиндрический карниз. В окно ударило вечернее солнце.
Отец перепуганно ворвался в комнату.
— Ведь я же просил!.. Я ее только сегодня повесил, временно, не закрепил еще, а ты…
Витька держался за плечо. Штора на полу, как живая, дергалась и уползала в щель карнизной трубы. Но Витька не смотрел на нее. Смотрел на стекло.
— Что это?
— Где?
— Вот это, — со звоном сказал Витька.
— Не видишь, что ли, — дырка… — бормотнул Мохов-старший.
Дырка была диаметром с копейку. Ровная, матовая по краям, с маленькими, как паучьи лапки, трещинками. И отец понимал, что Витьке известно, как получаются такие дырки. И что от объяснений теперь никуда не деться. Витька молчал и ждал. И кажется, даже слышно было, как звенят в нем нервные жилки.
