И подросток приходит в отчаянье. Но тщательно скрывает это, маскируясь под безунывного бодряка. Он говорит: нет никакой тайны, нет никакой праны! Все сводится к комбинации элементов, к игре случайностей. Организм- та же машина: взаимодействие частей лежит в основе ее жизнедеятельности. Взаимодействие - и больше ничего! Только поэту может почудиться мираж, именуемый прапой,-но это фикция, иллюзия. Целое вполне равно сумме своих частей!-организм разлагается на части без всякого остатка. А коли так, то искусственный синтез организма не является проблемой!
И вот подросток берется за изготовление гомункулусов, големов, роботов. Как увлеченно он замешивает глину! Как тщательно размешивает биохимические растворы! С какой любовью собирает электронные схемы! Но его преследуют неудачи: машины отказываются быть живыми,- словно рок судил им являться на свет мертворожденными.
Однако Гиль, болезненно переживавший все эти неудачи, не терял надежд на то, что чисто механическими способами удастся воссоздать живое. Он вдохновил своих учеников на постройку Генератора Случайностей, который, по его мнению, мог моделировать эволюционный процесс. Генератор производил грандиозное впечатление: это было механическое чрево, в котором должна спонтанно зародиться жизнь. Но чрево оставалось бесплодным.
Пучки энергии, разогнанные в спиральном ускорителе с пятикилометровым радиусом, бомбардировали мертвое вещество; мощные электрические заряды, воспроизводя грозы палеозоя, пытались взбодрить спящую материю; жесткие излучения пронизали ее насквозь, но вызывали только деструкцию и распад.
Гиль привез с собой в пансионат последний том с результатами, полученными на Генераторе Случайностей.
В них фактически не было ничего обнадеживающего,иногда возникали довольно сложные молекулы, но никаких признаков способности к самовоспроизведению у них не было.
Во время одной из совместных прогулок Гиль решил обсудить с Заром неудачи своих учеников. Он вдруг ощутил странную потребность в диалоге! Это было подобно чувству голода,- Гиль резко осознал, что у него до сих пор не было подлинного научного общения: он с неколебимой уверенностью произносил свой монолог, а ему послушно вторили его идейные двойники. И это неизбежно вело к духовному истощению! Гиль почувствовал, что был и остается очень одиноким человеком,- хотя его окружали многочисленные ученики и поклонники. Гиль думал о том, что полноценное общение не исключает столкновения мнений,- друг должен не только соглашаться, но и оспаривать: в живом движении тез и антитез раскрывается полнота истины. Гиль понял - и это было внезапно как озарение: та наука, которой он так верно служил, была односторонней, монологической. Потому и зрение ее было однобоким: она видела лишь одну грань истины, со всей добросовестностью исследуя эту грань.
