Эмми очень удивился, услышав из уст старой Катиши связную и разумную речь. Любопытство заставляло поверить ее словам, но в это время сильный порыв ветра зашевелил ветки над его головой, и он услышал голос дуба:
— Не ходи!
— Прощайте! Счастливого пути! — сказал он старухе. — Мой дуб не хочет, чтобы я его покинул.
— Твой дуб дурак, — возразила она. — А скорее всего ты сам дурак, если веришь, что деревья могут говорить.
— А вы думаете, нет? Ну, так вы очень ошибаетесь.
— Все деревья говорят, когда их раскачивает ветер; но они сами не сознают того, что говорят. Значит, это все равно, что вовсе не говорить.
Такое простое объяснение чудесного обстоятельства не понравилось Эмми, и он ответил:
— Это все вздор, старуха. Если даже деревья такие, как вы уверяете, то, во всяком случае, мой дуб знает, чего он хочет и что говорит.
Старуха пожала плечами, подняла свою котомку и, захохотав своим жутким смехом, пошла дальше.
Эмми спрашивал себя, притворяется ли она слабоумной или же у нее только по временам бывают минуты просветления. Он решил украдкой последовать за нею и стал перебираться с дерева на дерево. Катишь шла медленно согнувшись, с вытянутой головою, полуоткрытым и неподвижно устремленным вперед взглядом. Однако, несмотря на свой изможденный вид, двигалась она ровным шагом, не замедляя и не ускоряя его, и часа через три дошла лесом до маленькой деревушки, ютившейся на холме, за которым на необозримое пространство тянулись другие леса. Эмми видел, как она вошла в жалкую лачужку, стоявшую в стороне от других хижин, которые были не многим лучше на вид. В общем их насчитывалось несколько десятков. Эмми не решился выйти из леса и возвратился назад в полной уверенности, что хотя у Катиши есть собственный угол, но гораздо безобразнее и беднее его жилища в дупле говорящего дуба.
Он вернулся к себе уже вечером, очень уставший, и был рад, что добрался до места. Теперь он имел представление о величине леса и узнал, что вблизи находится деревня. Однако эта деревня казалась еще беднее той, в которой он вырос. Кругом простирались невозделанные поля, а домашний скот, который кое-где пасся около хижин, был крайне истощен. За деревней вдали Эмми видел лишь темные очертания лесов. Очевидно, в той стороне он не мог бы найти себе лучшего убежища, чем то, которое теперь имел.
Через неделю Катишь пришла в свой обычный час. Она возвращалась из Сернаса. Эмми решил расспросить ее о своей тетке, а заодно и испытать ее: будет ли она говорить с ним так же разумно, как в прошлый раз? Катишь ответила совершенно ясно:
