и так далее. Но всё это тут же рухнуло, особенно в глубинке. Чужим пришлось подписываться под просьбами хлеборобов о реабилитации и возвращении в какое-нибудь село или деревню пусть не трезвенького, но попа. Но своего. Кстати, эврика! Как вы относитесь к личности Петра Первого? Оказывается, он недаром мне только что вспомнился. Ежели не слабо окажется, и возьмётесь за роман о нём, как о мощной исторической фигуре, то ваше счастье далеко не за горами, помяните моё слово. Император Петрушенька — это такая фигура! Мало не покажется. Тут есть возможность историю переписать со своей точки зрения, о есть с точки зрения руководящих государством, а это дорогого стоит!
— Знаете, Щёголев, вы мне тоже иногда чужого напоминаете, — нахмурился Алексей Николаевич. — Причём, готового заплатить аванс звонкими шекелями, драхмами или же лептами. К чему мне выбирать, где лучше и где удобней? Ведь жизнь, как правило, не на этом строится. А писать про царя, ненавидевшего свою страну, это, воистину, напрасный труд.
— Так да не так, — возразил историк. — Тон вашему танцу, милостивый государь, будет задавать та же кухарка, ежели примется управлять государством. И ничего вы с ней не поделаете. Ну, как решит она же покопаться в вашем незавидном прошлом? Ведь в Советской России очень мало людишек признаётся, что, мол, дворянского роду-племени. Но вы-то вовсе не скрываете своего графского происхождения. Советский граф — звучит! Ничего не скажешь. Только не покажется ли вам это некоторым нонсенсом? Более того, такой нонсенс может привести вас к коротанию оставшейся жизни в Магадане. Так что лучше перепишите историю и покажите с какой любовью и трепетом царь Пётр относился к державе Государства Российского.
— Ну уж, вы хватили, милый друг! — махнул рукой Алексей Николаевич. — Кому нужно моё прошлое и нужно ли? Полагаю, если б кто зубы на меня точил, то давно с Лубянской стенкой познакомился бы.
— Зря вы так, я же историк, — покачал головой его приятель. — Я к вещам подхожу более реалистичней, чем вы. Человек в наше печальное время под давлением технократии утратил контроль над окружающим жизненным пространством. Нарушился сам масштаб личности и общества, особенно у нас в России: мегаполис вместо хутора, монополия вместо артели, толпа на Манеже вместо поля с ромашками.
Алексей Николаевич недобро посмотрел на приятеля, однако ничего возражать не стал.
— Послушайте! — Щёголева вдруг осенила необыкновенная мысль. — Послушайте! Вам на некоторое время надо бы уехать из Москвы, даже вообще из России попутешествовать. Находясь вдали от Родины, от оккупировавших её чужих, поймёте кто вам свой — кто чужой в действительности. Тем более, что причина к непременному выезду есть. Чичерину совсем недавно Николай Рерих привёз грамоту от индусских махатм с выражением благодарности за содеянную революцию. Я вам, любезнейший Алексей Николаевич, могу оригинал письма вручить лично, потому, как пригодится в Индии. Послужит пропуском в некоторые недоступные места. Дело в том, что где-то в Гималаях или на Тибете существует заброшенный монастырь. И, как оказалось, не совсем уж он заброшенный. А хранится там по сю пору древнейшая реликвия — церковная ритуальная маска, помогающая овладеть энергетикой нашего грешного мира. Кстати, маска давно получила довольно авантажное имя — Лик Архистратига. Это ли не возможность найти дверь в будущее? Каждый человек должен в жизни открыть хотя бы одну дверь. Вам решать, зачем же дело встало?
