— Жмот ты полтавский. Не знаю, зачем тебя в гвардию взяли. За щепотку махорки готов с Исаакия прыгнуть.
— Готов прыгнуть! Только вслед за тобой. Сначала ты, а за тобой и я.
— Тебя не переспоришь, — отошел курянин.
За ним поспешил и вятич.
— А ты молодец, Никита!
— Ты же сказал, Аверьян, что завтра не подойдешь ко мне. Пусть думают, что мы поссорились из-за махорки.
— Ты все больше и больше нравишься мне, Никита. Только не долго нам осталось быть вместе.
— Почему? Мне еще много лет служить. А ты куда денешься? Или, может быть, выйдешь в офицеры. Вот тогда и не подступишься к тебе.
— А как же… Эх! — вздохнул он. — Что-то сердце болит. Пойдем, скоро отбой.
— А о Каракозове больше ничего не скажешь?
— Скажу. Дмитрия Каракозова я хорошо знал по Москве. Был там кружок, который входил в организацию «Земля и воля». Кружком руководил Ишутин. И в этом кружке состоял Каракозов. Умный и смелый человек. Каракозов написал тайную листовку. Писал ее от руки и раздавал своим единомышленникам в Москве, а потом и в Петербурге. И я ее читал. В этой листовке Каракозов призывал народ к революции.
— К революции? Что это?
— Революция — это народное восстание, чтобы сбросить царя, чтобы жить по-новому, без кровопийц. Дмитрий решил убить царя. Думал, что после этого произойдет восстание. А оно, видишь, как обернулось. И восстания нет. И Дмитрий погибнет.
— А может быть, простят?
— За это царь не прощает. Его отец повесил декабристов, а этот Дмитрия будет миловать? Ой, Дмитрий, Дмитрий, друг мой. — И заплакал.
Никита смутился. Никогда не видел, как плачут мужчины. Хотел пожалеть товарища, но не знал, как это сделать. Только произнес одно слово:
— Аверьян!
А тот махнул рукой, вытер платком глаза. Они уже подходили к казарме.
На следующий день все было как обычно. Утром выбежали на гимнастику, затем позавтракали и вышли на плац. Начались привычные, будничные занятия, маршировали, кололи чучело, шли врукопашную рота на роту, потом опять маршировали. Так устали, что, как воробьи, налетели на борщ с мясом и гречневую кашу.
Был час отдыха перед муштрой по словесности. Бродили на плацу, сидели под деревьями на скамейках, разговаривали. Когда Аверьян подошел и попросил табачку, Никита гаркнул на него:
— Уйди! Все побираешься. Деньги есть, а сам просит, как босяк. Дай и дай! Уже надоело! Каждый день пристаешь. Больше не дам. Иди вон к тем хлопцам, может быть, они смилуются над тобой.
Солдаты подняли Аверьяна на смех. Все захохотали. Как раз в это время появился фельдфебель Петрушенко, он слышал, как ругался Никита, и, усмехнувшись в усы, мысленно похвалил его. Хороший солдат. И послушный, и дисциплинированный, гонит от себя ненадежных людей, что напрашиваются в друзья.
