Так размышлял Самийло, идя с речки по росистой тропинке. Он не хотел признаться себе в том, что именно Нонна Георгиевна пробудила в нем интерес к окружающей природе. Если бы не эта женщина с нежной, чуткой душой, он и сегодня смотрел бы на всю эту красоту равнодушно.
Самийло, пока добрался до усадьбы Хрисанфа Никитовича, забыл обо всем, что видел у реки, как забывал о многом, с чем сталкивался в повседневной жизни. Это было в его характере. Ни о чем глубоко не задумывался и на все смотрел, как сам говорил, «абстрактно-нейтрально».
Вот и сейчас Самийло беззаботно посвистывал и, отвечая на вопрос Хрисанфа Никитовича о том, действительно ли он так хорошо разбирается в истории, как бахвалился вчера, сказал:
— Что ты, дедушка, забиваешь мне голову своими вопросами! Ты же не профессор! Я уже всю историю назубок знаю. Институт закруглил на отлично. Это — раз. Год на стажировке пересидел — два! А теперь в аспирантуру прорвался! Позвали туда… Не так чтобы сильно тянули, но намекали. Не хочу, как ты, отец и Володька, копаться в деревенском навозе. Пробьюсь на кафедру! Кандидатом буду! Доктором! Но сначала аспирантура.
— Погоди, погоди, Самийло. Где-то слышал это слово… Будешь опираться на что-то? Спиной или руками?
— Да не морочь мне голову! Аспирантура — это учеба. Три года нужно учиться, а тот, кто учится, называется аспирантом.
— Понял. Выходит, не хочешь опираться на запорожанскую степь, чтобы в чистых туфлях не завязнуть в нашем черноземе? По сухопутью хочешь топать?
Самийло пристально посмотрел на Хрисанфа Никитовича. Старик теребил пальцами белоснежную широкую бороду и сверлил парня такими же, как у него, светло-серыми глазами. От этого взгляда Самийло смутился и решил отделаться шуткой.
— Зачем же в чистых туфлях шлепать по грязи! Ха-ха-ха! Ох, дедуня! Асфальт ведь есть. А ты хочешь загнать младшего Гамая в грязь. Нехорошо. Надо беречь своего потомка.
— Ах, парень, парень! Будь я на месте твоей матери, задал бы тебе перцу! — заискрились гневом глаза Хрисанфа Никитовича.
— За что? — притопнул ногой Самийло.
— Да за все. Арина, мать твоя, пряниками-пышками тебя баловала да все приговаривала: «Пускай дитя поспит! Пускай ребенок погуляет! Не трогайте ребенка!» Я бы снял с тебя штанишки да крапивой, крапивой, а потом хорошим ремнем! — сжав кулак, поднял руку Хрисанф Никитович.
— Ну, дедуня! Это уже насилие. Только при царе пороли розгами. Нам в школе учитель рассказывал про старые времена. А ты придумал крапиву да ремень! Это не гуманно! Антипедагогично! — захохотал Самийло.
