Они ее не узнавали! Все те, с кем она провела бок о бок первые восемнадцать лет жизни, кто считал ее недостойной доброго слова, глазели снизу вверх на красивую даму в красном, на ее соболью шубу до пола — и не признавали. А ее-то главным побуждением приехать сюда было желание утереть им всем нос! Попробовали бы они сейчас на нее вякнуть!
Однако ни у кого не возникло такого желания. Староста, против дома которого она остановилась, стоял, опустив глаза на спицу колеса, и никак не проявлял прежнего знакомства с ней. Он, конечно, вышел к ней из дому, сам, не дожидаясь, пока ее кучер или мрачный молодой человек на козлах рядом вышибут ему дверь, и всем видом демонстрировал вежливое почтение. Но ей этого почему-то казалось мало.
— Что угодно благородной госпоже?
— Мне угодно, — ответила она, выдержав паузу, — узнать, во сколько община ценит отступные повитухи Увы. Я желала бы выкупить ее и готова дать надбавку, если вы будете думать побыстрее.
На их лицах читалась скованность, но удивления не было.
— Две рады, — выдавил староста. Аранта подавила в себе желание присвистнуть. Как бы он ни был смущен, он не постесняется набить себе мошну. Она была уверена, что мимо его кармана в общинную кассу попадет не более половины. Самой бы Уве ни за что не выкупить себя на свободу. Все ее совокупное имущество не дало бы и рады. Да и зачем? Куда бы она двинулась без всего?
— Я дам тебе две королевские рады, — сказала Аранта, — если, пока я здесь, ни одна собака не станет путаться у меня под ногами.
И, мстительно улыбнувшись, добавила:
— Я могла дать и четыре. Она того стоит.
Бывшие односельчане почтили ее гробовым молчанием вслед.
Ува вышла на порог и из-под руки наблюдала, как катит в ее сторону открытая коляска, запряженная четырьмя гладкими гнедыми коньками. Богатый кто-то. Развлечение. Ветра не было, и крупные, как цветы, снежинки падали редко. Дом ее стоял на отшибе, на пригорке, дорога, ведущая из деревни, обегала его, и любая выезжающая из деревни повозка обязательно ее миновала. В детстве Аранта глазела на них из окошка.
С годами Ува ослабла глазами и щурилась, дивясь, когда коляска остановилась в том месте, откуда к ее порогу ответвлялась тропка. Потом удивление ее сменилось суеверным ужасом, и она торопливо обмахнулась знаком от сглаза и даже подумала было отступить в дом и заложить бруском двери. Жуткое видение из прошлого, высокая женщина в алом платье, в распахнутой шубе, струящейся с плеч потоком смолы, с волосами, сливающимися с мехом, бежала вверх, придерживая подол:
