– …Ты доиграешься, Сотова. Одна двойка в четверти, другая двойка в четверти, а там экзамены, которых тебе не сдать с такой подготовкой… Будешь исключена уже не по дисциплинарным соображениям, а из-за плохой успеваемости. Ты понимаешь?
В кабинете завучихи было тепло. Чуть слышно пахло цветами, кажется, астрами. Как на похоронах, подумалось Лидке.
– Ты меня слышишь, Сотова?
– До экзаменов еще полгода, – сказала Лидка, глядя в пол.
– Ты думаешь, это много? Что у тебя есть время? «С понедельника возьмусь»?
– Нет. – Лидка пожала плечами и в который раз ощутила, что форменный лицейский пиджак тесен и жмет под мышками. – Просто… какая разница? Апокалипсис…
Зависла пауза. Чуть слышно гудел в углу обогреватель.
– И что же? – спросила завучиха другим тоном. – Разве это первый в истории апокалипсис? Разве после него не будет жизни, ТВОЕЙ жизни, Лида?
– Может быть, не первый, – сказала Лидка неожиданно для себя. – Но уж последний – это точно. Для всех.
И замолчала, глядя в пол.
Рысюк выиграл олимпиаду по истории и получил право без экзаменов поступить в университет.
Лидка получила двойку по контрольной и двойку в четверти. Впервые в жизни.
Она напрасно думала, что ее это не заденет. Одно дело – быть плохой в полутемной прокуренной комнате, в компании таких же плохишей. Другое дело – получать свою тетрадку последней из класса, идти к учительскому столу под многими недоуменными взглядами. Встречаться взглядом с Михаилом Феоктистовичем. Сухо и коротко, как приговор: «Сотова – два»…
Она ждала, что Рысюк сострит. Или хотя бы сварливо спросит: «Сдурела?» Рысюк ничего не сказал, даже смотреть не стал на соседку по парте. Как будто новоявленная двоечница не была ему ни капельки интересна. Тупо глядя в окно на стадион, где средняя группа наматывала круги на лыжах, Лидка припомнила, как Рысюк называет учеников двести пятой. «Простейшие» – вот так он их определяет. И нынешнее молчание его не случайно, более того, со ступеньки равных Лидка скатилась для него на ступеньку «простейших», а значит, прежней сварливой дружбы больше не будет.
Она обозлилась. Намеренно, хоть и притворяясь неуклюжей, сбросила на пол Рысюковскую книжку. Грохот вышел, как будто упало жестяное корыто. Весь класс посмотрел на первую парту; Рысюк наклонился и подобрал учебник вместе с рассыпавшимися по полу закладками. На Лидку он так и не посмотрел.
В проклинаемой двести пятой никто не стал бы судить о человеке по его оценкам.
