— На одной из наших военных колониальных баз — антиимперский заговор. Там много выходцев с присоединенной планеты, ну и… вы понимаете, что это нужно как-то выяснить. Наш агент на этой базе погиб. Есть еще один, но этого мало. Все это достаточно опасное занятие. Я исхожу из того, что вас готовили к реальным боевым действиям.
Я с интересом наблюдала за лицом би.
— Я понимаю, что это не ваша прямая специальность, но основы агентурного дела вам известны…
Эх, попросить бы неделю на размышление! Что за странный выверт! Недавно только я думала, что за Империю отдам жизнь, а вот… почему-то пилотом служить Империи — почетно, а вот би… не знаю. Может, потому, что к ним все относятся как-то…
А впрочем, глупо это. Не все ли равно, как служить Империи? Наверное, сказался только что пережитый позор и ужас, но я ответила решительно.
— Я готова. Я согласна на ваше предложение, капитан.
Но это все было потом, а сначала я стояла в центре огромного каре, в «наградном квадрате» — сверкающий металлопластовый четырехугольник в сером покрытии плаца. Здесь мне уже доводилось стоять, как и многим другим, после Л-13 мне вручали «Орленка», то есть медаль Орла Империи III степени, мою первую боевую награду. «Орленок» и теперь гордо сверкает на парадке — мне выдали ее перед выходом, и четыре Знака Отличия, разноцветные ромбы, за отличную учебу. И серебряная эмблема Школы. И серебряные буковки «КУ» — курсант-уни — на нашивках.
И маленький школьный оркестр сзади играет «Марш легионеров».
Мы идем, чеканя шаг.
Серый пепел лег на кожу.
Только что же сердце гложет?
Нету радости без боли.
Нет победы без потерь.
Чья же очередь теперь?
Самое главное — не заплакать. Вот стыд-то будет! Да плевать я хотела с высокого дерева на ваш Легион…
Начальник школы тан Агилец завел речь. Мол, сегодня мы должны пережить горечь поражения. Один, мол, из нас оказался недостойным звания легионера. Напрасным оказался многолетний труд воспитателей, многолетнее доверие… И так далее, и тому подобное. Он еще много гадостей про меня сказал. Я перестала слушать и разглядывала лица курсантов, тем более, наша группа оказалась прямо против меня. Лица все были холодные, неподвижные, мертвенные. Как на похоронах…
Впрочем, может, лучше хоронить человека, чем его честь.
И залповыми ударами впечатались мне в мозг последние слова Агилеца:
— Курсант Ледариэн изгоняется не только из школы, но и из рядов Легиона. Без возможности обжалования. Навсегда.
