Он посмотрел на полупустую пачку и подумал, что эти дежурства заставляют его курить гораздо больше обычного. А Минздрав, между прочим, уже устал предупреждать...
В конце улицы показался уазик дежурной группы. И снова – та же самая идиотская мысль промелькнула в голове. «Никак угнали...»
Уазик ехал так, словно за рулем опять сидел Андрюха Ли патов.
«Кстати, об Андрюхе... „Скорая“ что-то задерживается. Надо будет вставить им фитиль в одно место. Можно подумать, добираются с другого конца мегаполиса, забитого кошмарными пробками...»
Его внимание снова переключилось на милицейскую машину. Уазик громко ревел, и теперь Костюченко заметил, что у него нет лобового стекла.
«Вот так номер!»
Машина ткнулась в высокий бордюр и остановилась. Двигатель облегченно замолчал, словно устал от собственного рева.
Костюченко ожидал, что откроются три двери и из машины появится вся троица: Попов, Омельченко и Николаев.
Но открылась только водительская дверь, и оттуда, страдальчески морщась и держась за левое плечо, медленно вылез старшина.
– А где?..
Костюченко все понял. Его пробил холодный пот. Нападение на милицейскую машину – происшествие из ряда вон! Лейтенант чуть не проглотил сигарету. Он дернулся, чтобы бежать в здание отдела, в дежурку, объявлять тревогу, но, пробежав пару метров, развернулся и рванулся к Николаеву. Упитанное лицо старшины, всегда багровое, сейчас пугало своей мертвенной бледностью. Он сделал несколько неверных шагов и тяжело опустился на газон.
Костюченко подскочил к раненому. Он не замечал, что ОРЕТ на всю улицу:
– Что? ЧТО?!
Серые губы старшины слегка шевельнулись, словно пытались сложиться в улыбку.
– Попов... – выдавил он. – Перестрелял... Всех... – Он закрыл глаза и замолчал. Левая рука висела под каким-то неестественным углом к телу. Кровь слабыми толчками продолжала сочиться между пальцами.
– Попов? – переспросил дежурный. До него еще не дошел смысл услышанного. Отказывался доходить. – Как? – Он отшвырнул в сторону прилипшую к нижней губе сигарету. – Как перестрелял?
Николаев молчал. Он снова шевельнул губами, но не издал больше ни звука. Старшина стал медленно заваливаться на бок, и Костюченко едва успел подхватить его голову, чтобы он не ударился об асфальт.
– Эй! – закричал он. – Эй, кто-нибудь!
Словно услышав его крик, из-за поворота показался серый уазик-буханка с красным крестом на борту.
«Наконец-то, мать их!» Костюченко принялся размахивать руками, надеясь привлечь к себе внимание санитарного экипажа.
