Запись была длинная, почти час, но все самое важное произошло в первые минуты. Первые десять минут Рамирес смотрел на экран не отрываясь, как бы зачарованно, потом он стал ускоренно проматывать запись, и когда она закончилась, то обнаружил, что стакан амброзии пуст. Рамирес не помнил, когда он его допил.
Зрелище было ужасное. И самое страшное было то, насколько буднично оно было снято. Вначале панорама фермы, самой обычной маленькой фермы, каких вокруг Олимпа сотни, если не тысячи. Вид снаружи, вид сбоку и сверху, не иначе из ветвей высокого дерева, хозяин, жены, дети, собаки, все красиво, все здорово, замечательный идиллический пейзаж.
Потом из леса появился большой грузовик, из него вылез белобрысый мальчишка, поговорил с хозяином, хозяин открыл ему дверь, и дальше молниеносно - снайперский выстрел, ящеры выскакивают из кузова, перелетают через забор, выбивают окна, врываются в дом, раздается одинокий женский крик. А потом ящер выносит из дома оглушенную женщину, мерзкий мальчишка осматривает ее и ощупывает, как в борделе, и разочарованный, убивает ножом, как скотину. Потом ящеры деловито выносят из дома детские трупы, грузят их в машину, а командир отряда сидит на подножке машины и деловито беседует с кем-то, не попавшим в кадр, и время от времени раздает указания людям и ящерам. Почему-то эта спокойная деловитость показалась Рамиресу самой ужасной.
- Ну что? - спросил Миштич, неслышно появившись сзади. - Что скажешь?
- Еще амброзия есть? - спросил Рамирес и сразу же почувствовал, как пересохло у него в горле.
- Перед эфиром не набирайся.
- Сам знаю. Так амброзия есть?
- Есть.
- Так тащи!
После второго стакана Рамирес снова начал немного соображать.
- Кто это снял? - спросил он.
- Не знаю, - ответил Миштич. - Я получил эту запись из особого отдела, полагаю, они снимали скрытой камерой. Ты заметил, что один из бандитов никогда не появляется в кадре?
- Тот, с которым японец разговаривал?
- Да, тот самый. Двойной агент, наверное.
- Да хоть тройной! Он все видел и ничего не сделал, да я его за это своими руками удавил бы!
- Не горячись, до эфира еще пятнадцать минут. О, Шива милостивый! До эфира.пятнадцать минут, а текст еще не готов!
Рамирес посмотрел на часы и увидел, что действительно до эфира осталось пятнадцать минут, а текст, мягко говоря, не готов. Внезапно Рамирес понял, что и как он будет говорить.
- Не волнуйся, - сказал он. - Давай-ка лучше пока смонтируем эти кадры как следует. Сегодня я буду говорить совсем немного.
