— Нет, Сэм. У тебя будут муж и дети. Ты полюбишь других. Боже, если бы я знал, что бандиты появятся тут, я бы ни за что не позволил тебе сегодня выйти из дома. Когда я думаю о том, что могло случиться…
— Не вини себя.
— Я виню именно себя. — Он резко поднялся и пристально посмотрел на Саманту. — Но это был последний раз, когда ты подвергалась опасности. Ты не покинешь стен этого дома, пока все не утрясется.
— Ты слишком далеко заходишь, отец.
— Отнюдь. Я совершенно серьезен, Сэм. Утренних прогулок больше не будет.
— Я не потерплю этого! — Саманта кипела от гнева.
— Ты сделаешь, как я сказал, или я поставлю решетки на окна и буду держать тебя под замком.
Казалось, из ее глаз посыпятся изумрудные искры, когда до нее дошел смысл сказанного.
— И долго ты собираешься держать меня в заключении? — холодно спросила она.
— Не надо быть такой обидчивой. Я только запрещаю утренние прогулки и делаю это ради твоей же безопасности.
— Как долго?
— Может быть, неделю. Я посылаю извещение властям. Если они не помогут, я сам найму солдат. Посмотрим, как тогда заговорит Эль Карнисеро.
— По крайней мере ты говоришь искренне, — с горечью произнесла Саманта. Слова отца убедили ее. Он перестал скрывать от нее правду. — Я согласна на неделю, но при одном условии.
— Каком? — подозрительно спросил он.
— Ты скажешь, что было написано в письмах Мясника.
К удивлению Саманты он воспринял ее слова с облегчением.
— Я сделаю проще. — Хэмильтон поднялся и вышел из комнаты. Вернулся он через пару минут с двумя грязными, измятыми листами бумаги. — Вот они, читай.
Письма были написаны корявым почерком. В конце каждого стояла буква "К". Первое гласило:
«Убирайся домой, Cringo». Второе было длиннее:
«Мексика ненавидит тебя, Cringo. Ты умрешь, если останешься. Убирайся».
— Мануэль рассказывал, что Эль Карнисеро ненавидит gringos, — сказала она, прочитав письма.
— Он не оставляет попыток выжить меня. Он смелеет. Но ты больше не подвергнешься опасности. Бандиты получат войну, которой так добиваются.
— Я подожду неделю, отец, обещаю. Но не больше. Хэмильтон, как никто, понимал, что будет именно так.
