Как-то раз, когда с ним занимался не кто-то из старших учеников, а сам Гобэй, Кэссин осмелился спросить, зачем его так мучают.
– Тебя никто не мучает, – отрезал Гобэй. – Тебя всего лишь тренируют. Магия превыше этого косного мира, превыше всего. Магия подчиняет себе любую реальность. Значит, маг должен быть свободен от любой реальности. Преодолеть любую природу… в том числе и свою собственную. Как ты можешь властвовать над тем, что властно над тобой? Впрочем, если тебе это не подходит, тебя никто насильно не заставляет учиться.
Нет нужды говорить, что мог заставить и заставлял Кэссина только один человек – сам Кэссин. Силком на такие мучения никого не подвигнешь: кто угодно сбежит при первой возможности. Так измываться над собой можно только по доброй воле. Ни кандалы, ни угроза физической расправы, ни брань разъяренных тюремщиков не в состоянии так легко принудить человека повиноваться чужой воле, как его собственная.
Кэссин и повиновался, причем с невероятной быстротой, ибо времени на обдумывание приказов не тратил: думать у него не было сил. Их едва хватало на то, чтобы исполнять задания. Да и стоит ли вдумываться в то, что может быть лишено всякого разумного обоснования? Некоторые задания, на взгляд Кэссина, были попросту бессмысленны. Вспомнить хотя бы тот день, когда он с утра до вечера только и делал, что плевал жеваной бумагой из трубочки в противоположную стену – не по определенной цели, а просто так. Или стоял навытяжку в столовой, где трапезничали старшие ученики, и считал, сколько раз во время застольной беседы прозвучит слово «зеленый» – если, конечно, вообще прозвучит. Поначалу Кэссин еще пытался доискаться хоть какого-то смысла, потом перестал, а потом и вовсе забыл о том, что смысл должен быть, – так же, как он забыл о книге историй, с которой все и началось, забыл о чудовищной собаке, о своих приятелях-побегайцах, да и вообще о Крысильне.
Вспомнил он Крысильню лишь тогда, когда о ней заговорил Гобэй.
– Отчего бы тебе не проведать старых приятелей? – как бы между прочим спросил Гобэй, закончив урок.
– Старых приятелей? – не сразу понял Кэссин.
– Странно, что ты до сих пор так ни разу и не отпросился у меня, чтобы навестить Крысильню, – нахмурился Гобэй.
– Я… я не знал, что это можно… – растерялся Кэссин.
– Будем считать, что так и есть, – уступил Гобэй. – Старых друзей забывать негоже. Если сравнить человека с мечом, то рукоять этого меча – верность. Сам подумай – на что годится клинок без рукояти? Вот так и человек, лишенный верности, ни на что не пригоден.
