Мы начали стучать в дверь, требуя врача. Появился надзиратель и заявил:
— Врача сейчас нет, а вы не шумите, а то лишитесь прогулки. А этот очухается — здоровый парень.
На другой день, немного придя в себя, молодой человек рассказал, как его заставили признать себя шпионом, работавшим на китайскую разведку, заставляли подтвердить, что ряд его товарищей тоже были шпионами, связанными с хунгузами. За время моего пребывания в тюрьме подобного рода случаев с сокамерниками произошло четыре. Один имел тяжелые последствия, когда администрация тюрьмы вынуждена была отправить человека в больницу. Все это производило жуткое впечатление. В таких случаях камера замирала, устанавливалось молчание, т. к. каждый начинал думать о своей судьбе. Как будет с ним? Что его ждет? Но проходил час, другой, и камера начинала опять жить по-прежнему — разговоры о случившемся, шахматы, а иногда и споры.
Всем становилось ясно, что наступал период массовых репрессий. Бытовики рассказывали о том, что камеры забиты людьми сверх всякой нормы и следователи работают день и ночь. Среди арестованных шли споры о том, знает или не знает Сталин о творящихся безобразиях. Я считал, что не знает. Манучаров — также.
В один из дней в камере появились три блатных типа. Один из них посмотрел кругом и подошел к нарам, на которых лежал в это время один из баптистов — тихий, тщедушный человек.
— Эй, контрик, — рявкнул тип, — поднимайся. Это место теперь будет моим, а твое вон там у параши и, выдернув из под баптиста одеяло, швырнул его на пол.
Тот робко запротестовал. Тогда ворюга схватил его за шиворот и потащил к параше. Это вызвало возмущение всей камеры. Люди бросились к бандиту и так ему поддали, что он завопил:
— Братцы, не бейте! Не буду! Простите!
Двое других блатных молчали и не вмешивались в эту потасовку, разумно оценив невыгодную для них ситуацию. К счастью эту троицу вскоре забрали.
А я опять в Семилуках и опять в камере с Плоткиным. Он совершенно расклеился. Сразу видно, что у него высокая температура.
— Как дела, Давид Александрович, — спросил я у него.
Он посмотрел на меня красными воспаленными глазами.
— Я совсем болен. Написал на себя всякую всячину. Когда писал, то даже заходили сюда, интересовались, скоро ли кончу. Ведет следствие зам. начальника райотдела НКВД, старший лейтенант по званию. Он прочитал мое признание, взял его и порвал на мелкие кусочки, бросил в корзину.
— Все, что ты написал, это чепуха. Нам стало известно о твоем участии в контрреволюционной группе Гуревича-Канера (начальника Главного управления металлургической промышленности союза) и одного из руководителей этого управления, ставившей себе задачу — свержение Советской власти и восстановление капитализма.
