Дневная жара спала. Синие сумерки спустились на притихший к вечеру город.
«Черт-те что получается, — терзался Денис Иванович. — Заколдованный круг. И чего ей надо? Ведь самое ценное — покой в семье. На работе начертомелешься, наругаешься со всеми и дома ад кромешный. Почему я должен вмешиваться? Какое мое дело? Почему же мне никто не помогает, а я должен?»
Сам того не заметив, Денис Иванович очутился на трамвайной остановке. Решение пришло — ехать к Синицким. Дверь открыла Тося. Лицо у нее осунулось, под глазами появились мешки, глаза злые, настороженные.
— Можно? — спросил Денис Иванович. Тося молча пропустила его. В комнате стояла кроватка-качалка. В ней брыкала ногами Иринка и ловила ручонкой подвешенного на шнурке попугая-погремушку. Тося села за стол, на котором стояла швейная машинка, и продолжала прерванную его приходом работу. Крутила ручку и продвигала вперед шитье. Дениса Ивановича будто не было. Он переминался с ноги на ногу возле кроватки, не зная что делать. Уйти вроде бы и предлога нет — зачем-то приходил?
— Садись, — сказала Тося.
— Благодарю, я на минутку, по пути забежал. Тороплюсь.
— Тебе Вячеслава, конечно?
— Да, но я понимаю… — вконец растерялся Денис Иванович. И видимо, эта растерянность вывела ее из терпения. Она подняла голову, поглядела в упор, прямо в глаза, и отчеканила:
— Раньше надо было приходить! На чужую беду решил взглянуть?!
— Что ты, Тося!
— Уходи!
Заплакала девочка. Денис Иванович обиженно поджал губы и ушел, не солоно хлебавши. «Вот дьявол! — вздохнул он на улице. — Из огня да в полымя. Что делается на свете, что делается. Тут и до инфаркта недалеко. Ну их к чертям. Мне жить не надоело. Пойду-ка я лучше в кино. Шура успокоится, и завтра жизнь пойдет своим чередом. Скоро ребятишки из лагеря приедут. Шура при них злиться не станет. И милое дело!»
Но Денис Иванович снова ошибся. Шура продолжала сердиться. Больше молчала: водилась за нею такая странность. Миновал день — жена молчала, второй — то же самое, третий — без просвета. Денис Иванович не на шутку встревожился, может быть, впервые в жизни. Взмолился:
— Да перестань дуться! Надоело, черт побери! Скоро сыновья вернутся из лагеря, а мы с тобой, как кошка с собакой. Хорошо разве? Как им в глаза посмотрим?
Но Шура не отозвалась. Ну, что он мог поделать с Синицким, что?! Ну, разошлись они с Тоськой, характерами, выходит, не сошлись. Теперь из-за них свою семью рушить? Не слишком ли дорогая цена за чужой грех?
