Номер два: когда учишься в третьем классе, нельзя падать на дороге, идущей с холма от задних ворот школы.
Эти два пункта смахивали на древние суеверия. Если нарушишь №1 и шагнешь не левой ногой, то в течение месяца поранишься. Если нарушишь №2 и упадешь на холме, то завалишь экзамены в старшую школу. Так всех предупреждали.
Однако «номер три» нарушил традицию и оказался неприятно реалистичным.
– Ты обязан подчиняться любому решению класса, – произнесла Рейко-сан все с тем же серьезным выражением лица. – В школе К**, куда ты ходил в Токио, довольно либеральные порядки, хоть это и частная школа-эскалатор, верно? Там ценятся стремления каждого отдельного ученика. В захолустных муниципальных школах, таких как Северный Ёми, все наоборот. Важен не сам человек, а то, как он взаимодействует с коллективом. Поэтому…
Поэтому, фактически, даже если что-то кажется мне неправильным, я должен стиснуть зубы и делать, как все? Ну, это не так уж трудно. Иногда я и в старой школе так поступал, в той или иной мере…
Я чуть опустил голову и поднес чашку с кофе к губам. Рейко-сан продолжила говорить, по-прежнему с серьезным лицом. Четвертый основной принцип Северного Ёми…
– Коити-тян!
Жизнерадостный голос бабушки прервал мои тихие размышления.
Я сидел на крыльце, обняв колени, по-прежнему в пижаме. Просто сидеть, подставляя себя спокойному утреннему воздуху и ласковому солнечному свету, было так приятно, что я чуть не пустил корни.
– Коити-тян, пора завтракать!
Судя по голосу, она стояла у лестницы внизу и звала, обращаясь на второй этаж.
Пора завтракать… что, уже? Я глянул на настенные часы. Было почти семь… стоп, сколько? Я что, целый час тут торчал, уставившись в пространство? Да что со мной?
– Пора кушать, Коити.
Это произнес уже не бабушкин голос, а скрипучий голос деда. И где-то совсем рядом.
Я вздрогнул и обернулся.
Голос доносился из комнаты на восемь татами[9], отделенной от крыльца раздвижной дверью. Я совершенно не заметил, как дедушка туда вошел. Когда я осторожно открыл дверь, он сидел перед установленным там буддистским алтарем, одетый в тонкую коричневую кофту поверх пижамы.
– О. Доброе утро, дедушка.
– Да, да. Доброе утро, – медленно ответил он. – Сегодня ты тоже идешь в больницу, Коити?
– Меня выписали уже, дедушка. Сегодня я в школу иду. В школу.
– Оо, в школу. Конечно же.
Дедушка был очень низенький и щуплый; когда он сидел на полу, сгорбившись, то смахивал на морщинистую обезьянку, украшающую алтарь. Ему совершенно точно было за семьдесят. В последние два-три года он сильно сдал и практически во всем начал проявлять признаки старческого слабоумия.