Под окном послышались сопение и возня.
— Что говорит-то?
— Отпирается.
Старый барин прошелся взад-вперёд, скрипя сапогами и паркетом, и снова повторил вопрос. Пленник замялся, потом пространно объяснил на хорошем французском, что он на самом деле никакой не француз, потому и не может ответить на все эти вопросы.
— Ну, что там? — послышался шёпот из-под окна.
— Да всё то же. Отпирается!
— Отвечайте сию же минуту, кто вы тогда такой? — теряя терпение, громко картавил Кузьма Ильич.
— Да свой я, русский, — растерянно отвечал мальчишка, всё ещё по-французски.
— Русский?? — поразился барин, перейдя на родной язык. Он негодующе хлопнул себя по коленке. С парика посыпалась пудра.
— А?! Да ты… ты говорить-то по-русски умеешь?
— Конечно! — звонко возмутился пленник на чистейшем русском языке. И, взглянув исподлобья своими большими карими глазами, довольно непочтительно пробурчал себе под нос:
— Уж не хуже вас.
Барин крякнул от изумления, как будто заговорил письменный стол или напольная ваза из китайского фарфора.
— А?! Что?? Языка, называется, достали! — воскликнул он с досадой. — Гришка! А?! Гришка! Ты кого мне привёл?!
Гришка виновато развёл руками, замычал что-то нечленораздельное. Под окном зашептались:
— Кричать изволят. Недовольны.
— Слышь-ка, не француз он никакой.
— Может, шпиён?
— Да ты погляди на него — мальчонка совсем.
— А по-ненашенски ловко лопочет. И в мундире в ихнем… Шпиён, не иначе.
— Будет тебе шпиён во французском мундире-то ходить!
— А можа он переодеться не успел.
— Но-но. Мели, Емеля…
— А вот, сказывают мужики, ввечеру-то адова громадина у Косого брода взорвалась. Вроде как с неба свалилась! Супостаты небось запустили…
— А ты что молчал? — тем временем напустился на Русю отставной полковник. — А?!
— Да я говорил… Дядьке тому, который меня скрутил. А он мне тряпку в рот сунул.
— Говорил… Ты говорил, да он тебя не услышал.
— Да я орал, вообще-то.
— Орал… Вот он тебе кляп и вставил… И нечего было так рот разевать. — Его превосходительство с досадой махнул рукой. — Глухонемой он.
Видно было, что его превосходительство немного смягчился.
— Развяжи-ка его, Григорий, — и барин выразительно помахал руками в сторону пленника. Кудлатый чёрнобородый Григорий кивнул, развязал Руське руки и вопросительно поглядел на барина.
— Иди, голубчик, иди, — махнул тот немому. Потом присел на стул и с интересом уставился на мальчика.
— Ну, рассказывай теперь по порядку — кто таков, куда путь держишь.
