— Назад! Вахта, на место!
Да, море и небо предавали судно. «Ванцетти» был виден от самого горизонта. Тучи равнодушно неслись, не просыпая снег, не проливая дождь, не опускаясь туманом. Но вот наконец они разразились зигзагами молний, грохотом близкого грома. Как по команде, погасли свечи.
Стал набирать силы ветер. Он принес густой, плотный туман. Слепец «Ванцетти» брел вдоль 75-й параллели, может быть, севернее, а может быть, и южнее ее.
Часами приходилось колдовать над картой, прокладывая курс с учетом бесчисленных поправок на ветер, на течение, на петли в ледяной шуге. Старались угадать — иного слова не придумаешь — место судна в океане. Рейс безнадежно затягивался. Рацион пришлось урезать даже кочегарам. Еще опаснее был все увеличивающийся расход пресной воды.
Напряжение первых дней спало. Но расчеты по-прежнему дежурили у орудия и пулеметов круглосуточно, сменяя друг друга. Усиленная вахта вела непрерывное наблюдение за поверхностью океана. Обычный ритм смены вахт полетел кувырком. Продрогшие на пронизывающем ветру люди бросались на койки, на какое-то время забывались чутким сном. Спали не раздеваясь — спасательные костюмы на расстоянии протянутой руки. Только утомленный, издерганный человек забывался сном, как его уже кто-то тряс за плечо:
— Слушай, пора на вахту.
Никогда еще радист не смотрел с таким вожделением на телеграфный ключ. Так хотелось положить ладонь на рукоятку и отстучать всего два коротеньких слова: «Мы живы». Но это было равносильно самоубийству. Даже по краткому радиосигналу немецкая радиослужба запеленгует судно, доставившее подводному флоту рейха крупные неприятности. А ведь где-то, в какой-то канцелярии уже напечатаны стандартные бланки и разосланы семьям. Черная рукоятка ключа магнитом притягивала руку, а радист даже прикрыл ее коробкой от домино. Он слушал эфир. Безрадостное занятие. Каждый день доносятся безнадежные крики о помощи на английском, испанском, немецком и на родном, русском. Не проходит дня, чтобы в этой проклятой Атлантике не топили кого-нибудь. Сколько же пароходов уже на дне! Эфир попискивал бессмысленными наборами точек и тире это чьи-то шифровки. Два раза в сутки, в полдень и в полночь, с секундной точностью, по радио кто-то прокручивал на большой скорости магнитофонные ленты. Это переговаривались со своим штабом немецкие подводные лодки. У парохода не было средств, чтобы запеленговать их место. Эти сигналы говорили только, что лодки бродят в океане, возможно, рядом. А то попадал на музыку или песни. Тогда Рудин подключал динамики судовой связи, и по «Ванцетти» разносились заграничные мелодии, чтобы ребятам не было так тоскливо. Вот только сквозь треск радиопомех никак не мог уловить голос Москвы, узнать, что там делается на фронтах. В столовой экипажа висела сводка десятидневной давности, и капитан все время настойчиво напоминал: «Лови Москву, маркони, как хочешь, но лови».
