— Вряд ли в этом есть надобность, — сказал один молодой человек. — Так, как она рассказана, история выглядит вполне завершенной и дает слушателям то удовольствие, какого они ждут от подобных повествований.
— Если бы я был обязан раскрыть поразительную связь того портрета со смертью мальчиков, приключившейся в ночи, или страхов Юлианы с ее последующей смертью, причиненной той самой картиной, которой она боялась, — отвечал Фердинанд, — я бы к вашему мнению не присоединился. Но, поскольку вы согласны ограничиться рассказанным, мне остается поблагодарить вас за это и самому удовольствоваться фрагментом вместо целого.
— А если бы вы прояснили для себя эти связи, — спросил молодой человек, — что это дало бы вашему воображению?
— Безусловно, очень многое. Ибо воображение так же требует полноты представляемого, как рассудок, в своей области, требует согласованности понятий.
Хозяйка, не любившая ученых споров, взяла сторону Фердинанда:
— Нам, женщинам, присуще любопытство, а потому простите нас, если мы посетуем на то, что история осталась незавершенной. Я чувствую себя так, словно посмотрела последние сцены «Дон Жуана» Моцарта,>{2} пропустив первые. Как бы ни были сами по себе превосходны заключительные сцены, вас бы они тоже не удовлетворили.
Молодой человек молчал: не совсем, видимо, убежденный, он не желал спорить с любезной хозяйкой. В обществе затеялся бессодержательный разговор. Многие засобирались домой, и Фердинанд, который, закончив рассказ, безуспешно искал глазами блондинку, направился было к двери, но тут к нему обратился мужчина далеко не первой молодости, ранее замеченный им в музыкальной комнате:
— Ваш друг, историю которого вы рассказывали, — не граф ли это Паннер?
— Именно он, — смутился Фердинанд. — Но как вы догадались? Вы знакомы с этим семейством?
— Ваш рассказ — чистая правда, — отвечал неизвестный. — А где теперь граф?
— В настоящее время он путешествует. Однако я немало удивлен…
— Вы поддерживаете с ним переписку? — продолжал расспросы незнакомец.
— Да, однако я не понимаю…
— Тогда сообщите ему, — продолжал старик, — что Эмилия его по-прежнему вспоминает, и, если он желает знать разгадку тайны, близко касающейся и его собственного семейства, ему надлежит приехать.
С этими словами старик сел в карету, и, прежде чем Фердинанд опомнился, она скрылась из виду.
Напрасно Фердинанд осматривался в поисках кого-нибудь, кто сказал бы ему имя незнакомца. Все гости уже разошлись или разъехались. Фердинанд собирался уже, вопреки законам приличия, обратиться к самому пастору, так приветливо его принявшему, но двери дома как раз закрыли. Ему ничего не оставалось, как, отложив расспросы до утреннего визита, искать свою гостиницу.
