Миффанви вздохнула, подавленная мыслью о том, что она никогда больше не увидит Роба и не услышит его голоса.
У нее было чувство, что как-то и в чем-то она подвела своего младшего брата, который всегда полагался на нее.
Влажный холод ночи охватил Мифф. Тучи, несущиеся по небу, скрыли луну. Сад был окутан мраком. Она уловила звенящий шелест листвы старого эвкалипта, того, что рос у ворот. Его ветви шумно вздыхали, словно он тоже оплакивал мальчика, которого хорошо знал. Миффанви вспомнила качели, висевшие под эвкалиптом в годы их детства. Как высоко раскачивала она Роба! А когда он стал старше, как он любил карабкаться по шершавому стволу и выгонять опоссумов из глубокого дупла!
Ветер с тихой жалобой блуждал по саду. В комнатах царило безмолвие — не спала одна Миффанви. Тишину нарушал лишь доносящийся с задней веранды дребезжащий звук оторванного железного листа, который бился на ветру. Только бы этот шум не разбудил отца и мать, уснувших наконец после мучительного дня!
Она была рада, что мать ее сейчас в глубоком забытьи, пусть даже вызванном снотворным. Еще немного, и, по словам Нийла, ее сердце не выдержало бы этих безудержных рыданий. Даже он с трудом владел собой, когда, обняв мать, пытался ее утешить. Снотворное, должно быть, принесет несколько часов отдыха и их отцу. Гвен, вероятно, уснула сама, измученная долгим плачем.
Только она одна не плакала. И теперь не может. Ошеломленная звонком Герти, пронзительно и бессвязно кричащей в трубку, она все еще не могла прийти в себя, обрести способность думать и чувствовать.
«Приходите скорее, мисс Мифф! — кричала Герти. — Такой ужас! Робби убит, а вашей маме совсем плохо!»
Миффанви застыла с трубкой в руке, — казалось, все в ней оцепенело.
— Что случилось, Мифф? — спросил Билл, сидевший за столом напротив.
Тут только она откликнулась на настойчивый призыв Герти.
— Еду, — ответила она и положила трубку.
Билл спустился с нею на лифте и, взяв служебную машину, отвез ее домой.
С этой минуты она действовала как-то механически: ухаживала за матерью, оповестила о случившемся родных, всячески стараясь смягчить удар. Помочь матери мог только Нийл. Она, Мифф, была не в силах ни сделать, ни сказать что-нибудь в утешение. И также бессильны были отец и Гвен. Мифф считалась в семье самой разумной и уравновешенной, но сейчас она чувствовала себя совершенно беспомощной перед беспощадной реальностью совершившегося.
Было невыносимо слушать непрерывные всхлипывания и причитания Герти:
