Он взглянул на часы:
— Я тороплюсь домой.
— Почему вы не даете мне возможности проявить себя? — в ярости воскликнула она. — Ваши помощники говорят, что это не они выбрасывают в корзину мои статьи. Это делаете вы. Почему вы перечеркиваете своим синим карандашом все, что я пишу?
— Потому, что вы не умеете писать, — откровенно заявил Дэвид.
— Но я научусь. Я должна научиться. Я хочу стать журналисткой!
Дэвид был не в силах преодолеть охватившее его раздражение.
— Я бы советовал вам, мисс…
— Мэрфи. Джан Мэрфи…
— Я бы советовал вам, мисс Мэрфи, — сухо продолжал Дэвид, — заняться делом… более отвечающим вашим талантам.
— Я знаю, что вы имеете в виду… — Девушка на лету подхватила намек. — Я пробовала стать манекенщицей, официанткой, актрисой. И ни в чем не добилась успеха.
— И поэтому вы вообразили, что можете быть журналисткой?
— И буду! — выкрикнула девушка. — Я посещаю школу журналистики, и там говорят, что у меня есть задатки и что…
Улыбка Дэвида смутила ее. Она знала, как скептически относились опытные журналисты к таким учебным заведениям. Единственной школой журнализма могла быть, по их мнению, какая-нибудь солидная газета.
— И потом, — продолжала Джан, постепенно теряя уверенность, — Том, то есть мистер Бейли, считает, что у меня есть нюх на новости.
— Да, он так считает?
Дэвид испытывал сильную усталость, упорство девушки начинало выводить его из терпения.
— Я натолкнула его на две-три хорошие темы.
— В самом деле?
— Он говорит, что я могу тут продержаться, если только вы не вышвырнете меня.
— Личным персоналом занимается мистер Бейли, а не я, — устало сказал Дэвид, и в тоне его прозвучала циничная нотка. — Во всяком случае, пройдет неделя-другая, и я уже больше не буду выбрасывать ваши материалы. Я слагаю с себя обязанности главного редактора и коммерческого директора «Диспетч».
Он ужаснулся при звуке этих слов. Они вырвались у него почти бессознательно.
— Что-о? — Девушка уставилась на него широко открытыми глазами, в полном замешательстве перед этим неожиданным признанием, обнаружившим глубокую душевную смуту, скрытую под внешним бесстрастием.
А Дэвид уже мысленно проклинал себя, поняв, что он себя выдал. Как могло случиться, что он открыл этому нелепому созданию то, о чем еще никто другой и не подозревал? Какой абсурд! Новость облетит всю редакцию раньше, чем правление получит его письмо. Вероятно, принятое нм решение взвинтило его нервы до предела. Она только бросила камень, который пробил в его сдержанности брешь. Боже, как унизительно! Он презирал свою слабость, ненавидел себя за то, что оказался таким непроходимым глупцом!
