Когда он представлял себе ее некрасивое, увядшее лицо, седеющие волосы, стянутые тугим узлом на затылке, и худощавую фигуру в строгом сером костюме, у него не хватало духу сказать ей о своем уходе. С болью подумал он, как поразит ее это известие, как встревожится она за свою судьбу в газете. За многие годы работы они привыкли считать себя «столпами», на которых держится «Диспетч» и «Уикли баджет».
Их взаимное дружеское расположение никогда не выражалось в словах. В деловом общении многих лет дружеские чувства воспринимались обоими как нечто само собой разумеющееся. Вне стен редакции они виделись редко. Дэвид мало что знал о жизни мисс Пиккет: ему было известно только, что она живет с сестрой-калекой и мечтает когда-нибудь написать роман.
Элизабет никогда не пользовалась ничьим вниманием. И сама не давала к этому поводов, как эта новенькая девушка и некоторые машинистки. Естественно, что все девушки и репортеры при случае задевали и поддразнивали друг друга; но эта рыженькая, но мнению Джонни Лонга, перебудоражила всех — и женщин и мужчин. Джонни относился к ней так же неодобрительно, как и Элизабет. И то, что говорила о ней Элизабет, было истинной правдой. Девушка и впрямь не могла написать даже самой короткой заметки — обязательно что-нибудь да напутает! Когда приходили гранки, Дэвид безжалостно исчеркивал их вдоль и поперек своим синим карандашом. Гранки бывали буквально испещрены его поправками, и это приводило в ярость наборщиков.
Дэвид никогда не говорил с девушкой, хотя не раз встречался с ней в коридоре: опа неизменно болтала с ком-нибудь из репортеров — маленькая, задорная, с копной рыжих волос. Лиз не была злой, она дала бы девушке возможность проявить себя, если бы у той были хоть какие-то способности, — в этом Дэвид был уверен.
Резкие звонки трамваев, гудки и визг тормозящих машин, выкрики мальчишек-газетчиков доносились до него сквозь грохот и гул уличного движения. Позднее, когда этот гул немного утихнет, грузовики, груженные газетной бумагой, загромыхают по булыжникам мостовой в переулке, позади здания обеих редакций. Это здание никогда не пустело и не затихало совсем. Даже когда умолкал шум и спадало напряжение трудового дня, оно продолжало гудеть, как улей, в котором никогда не прекращается жизнь.
Дэвид нажал кнопку на своем столе, чтобы вызвать рассыльного, который обычно сразу же бросался на звонок. Но в коридоре не слышно было топота бегущих ног и развязный подросток не появился на пороге. С раздражением Дэвид снова надавил на кнопку звонка. Конечно, чертенок уже улизнул, хотя по правилам полагалось, чтобы рассыльный для особых поручений дежурил до ухода главного редактора. Правда, уже поздно: смешно думать, что мальчишка надолго задержится после окончания рабочего дня.
