Спустя сорок лет после случившегося текст письма все- таки стал известен.
И хотя в предсмертной исповеди Фадеев «опустил» свою причастность к репрессиям против ряда писателей, она потрясает обнаженной прямотой.
Вот несколько фрагментов из нее:
В ЦК КПСС
Не вижу возможности дальше жить, т. к. искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии, и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы — в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли благодаря преступному попустительству власть имущих...
Литература — это святая святых — отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа......
И даже сейчас, когда подводишь итог жизни своей, невыносимо вспомнить все то количество окриков, внушений, поучений и просто идеологических порок, которые обрушились на меня...
...Литература — этот высший плод нового строя — унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина...
Жизнь моя как писателя теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни.
Последняя надежда была хоть сказать это людям, которые правят государством, но в течение уже 3-х лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять.
Прошу похоронить меня рядом с матерью моей.
13.V.56 Ал.Фадеев
Власть и на сей раз не поступилась своим принципом «централизации именитых мертвых» на Новодевичьем.
Широко известный в народе Фадеев нужен был ей для Пантеона как свидетельство «нерушимой дружбы Коммунистической партии с творческой интеллигенцией».
И «самоуверенно-невежественное руководство партии», стерпев все высказанное в свой адрес, вопреки воле человека, самого определившего свою судьбу, отказало ему даже в последней, святой просьбе — покоиться рядом с матерью, на Введенском кладбище.
(1-15-4)
