Дни стоянки тянулись скучно. В крохотном городишке некуда было пойти. Вступить в исполнение своих обязанностей Лыков пока не мог. Его подчиненные старались угодить начальнику и перегибали палку. Особенно усердствовал Ялозо. Разговор шел на казенной квартире начальника округа. Фома Каликстович патетически воздел руки и воскликнул:
– Только скажите – все переделаем! Под ваш вкус. Хотите, японским шелком стены обобьем? Одно ваше слово…
– А средства на это предусмотрены?
Помощник начальника подобострастно хихикнул:
– Средства? Средства в нашей власти! Ежели уметь жить, можно в золоте купаться с вашей-то должностью.
– Пока оставьте как есть, а потом обсудим.
Лыков и Таубе столовались на пароходе, отказавшись объедать корсаковцев. Те, однако, наведывались каждый день, чтобы приложиться к буфету. Ялозо прислал на корабль бочонок красной икры. Алексей впервые отведал этот диковинный для обычного россиянина продукт. Хуже паюсной, конечно, но сгодится…
Еще сыщик повсюду вынюхивал «японский след». Понимал, что это смешно, но искал. В частности, высматривал в толпе жителей Страны восходящего солнца. В первый же день им с Виктором попалась на улице целая дюжина таковых.
– Гляди! Их тут много…
Барон усмехнулся:
– Кого их? Это корейцы.
– Как ты узнал?
– По характерным расовым признакам.
– Вон еще идут. А эти кто?
– Эти китайцы, а двое слева – айны.
– Черт. А японцев нет?
– Ни одного.
Лыков поскучнел. Подполковник хлопнул его по плечу:
– Не кручинься. Займешь должность – все твои будут!
На четвертый день «Петербург» выбрал якорь. Оставался последний отрезок в четыреста верст, до столицы Сахалина. Каторжные опять запели, но уже без истерики. В сумерках Алексей вышел на палубу. Опершись на леер, там стоял Фомин и молча смотрел на черную полосу по правому борту. Огонек папиросы освещал его лицо – мрачное, почти отчаянное.
– Что случилось, Карп Иваныч?
Губернский секретарь вздохнул и швырнул окурок в Татарский пролив.
– Сахалин! Будь он неладен… Как представлю, что опять в три часа поутру раскомандировка, а вокруг только каторжные рожи… Хоть стреляйся! Отвык я, Алексей Николаич, за отпуск. Придется сызнова привыкать.
– Долго вам еще лямку эту тянуть?
– Три года осталось. Выйду на пенсион – и в Холмогоры! Вот тогда заживу по-людски.
– Вы земляк Ломоносову?
– Нет, что вы! Я балаковский. Знаете такое место на Волге?
– А то! Я же сам нижегородец. Но почему тогда Холмогоры?
Фомин через силу улыбнулся.
– Все покидающие Сахалин берут местом пребывания Холмогоры. На бумаге. Потому как дотуда самые большие прогонные. Тысяча триста целковых на переезд! А я за четыреста рублей доберусь до своего Балакова и сразу же куплю домик. С видом на Волгу… Окуней стану ловить… Эх!
