– Вы начали про «мать» русского флота, – напомнил Алексей.
– Да. Мы едем к Омати-сан. Она и держит весь упомянутый конкубинат. С девушек сводня не берет ни копейки, а доход от флота получает другим путем. Омати-сан принадлежат единственная в деревне гостиница и оба русских ресторана: «Петербург» и «Владивосток». Есть еще темный трактир «Кронштадт», где наши матросы чистят морды британцам… Поэтому справки о каторжном поваре надо наводить именно у этой женщины.
Так за разговорами и приехали в Русскую деревню. Лыков глядел во все глаза. Настоящая Япония! Дома действительно чуть не из картонки. Вокруг незнакомая зелень; даже лягушки в маленьком прудике квакают по-иноземному. Сельская улица ничем не похожа на нашу. Вместо окон с двойными рамами – открытый прогал в стене. Все предъявлено стороннему взору. Ни заборов, ни палисадников, ни печных труб с вьющимся дымком. И куры не кудахчут… Кругом очень чисто, нигде не соринки. Прошли два наших матроса и свернули в хибарку. У той на двери висела доска с диковинным пояснением: «Всякая лавка». Чудеса…
Дом Омати-сан был самым большим и нарядным. Костылев зашел первым, разувшись при входе; сыщик и разведчик поступили так же. Миниатюрная девица провела их в комнату. Лыков разочарованно вздохнул. Обстановка вокруг была европейской и напоминала какие-нибудь «меблирашки» в Чите. Только гости уселись на венские стулья, как вошла хозяйка. Маленькая, лет пятидесяти, в кимоно и с веером в руках. Она приветливо кивнула консулу:
– Дзудорастуцуйтэ, Басирии Якобурэуччи! Куто это су вами?
– Здравствуйте, Омати-сан. Это господа Таубе и Лыков, они приплыли сегодня на «Петербурге».
Японка молча поклонилась гостям.
– Их очень интересует судьба одного из ваших поваров, – продолжил Костылев. – Господа не знают, в каком из двух ресторанов он служил. Его фамилия Переверзев.
В лице Омати-сан что-то дрогнуло. Она быстро повернулась к русским спиной, сделал шаг к дверям. Потом остановилась и бросила через плечо:
– У меня никогуда нэ быро такобо повара! Я пурохо сэбя чуфусутуфую, пуридзитэ поджарусута бу сурэдусчии расу.
– У меня никогда не было такого повара, – бесстрастно перевел эту абракадабру консул. – Я плохо себя чувствую, приходите, пожалуйста, в следующий раз.
Японка почти бегом удалилась из гостиной. Костылев хмыкнул и пошел обуваться. На улице, перед тем как сесть в коляску, он воскликнул в сердцах:
– Ну, сами все видали!
– Да, Василий Яковлевич, вы, очевидно, правы, – ответил Лыков. – Какое уж тут расследование. Я попробую с другого конца, с сахалинского. За попытку спасибо!
