– Поселенцу-то зачем бежать? Ведь поймают – снова кандалы наденут!
– Я же говорю: с отчаяния. Большинству каторжных жизнь на острове не под силу. Переводиться из разряда в разряд, угождать самому последнему негодяю-надзирателю… Терпеть голод и холод… И все это – десятилетиями. Люди словно сходят с ума. Причем сразу многие! Как это у докторов называется?
– Психоз, – подсказал Таубе.
– Вот! Психоз, – повторил штабс-капитан понравившееся ему ученое слово. – Так возникают волнения и стихийные побеги большими группами. Вопреки здравому смыслу и даже чувству самосохранения каторжные толпами уходят в тайгу.
– Хорошо, это мы поняли, – подытожил барон. – Ну а куда они бегут? На юг, к японцам?
– К каким японцам? – удивился Бисиркин.
– Ну, на Японские острова.
– Господь с вами, Виктор Рейнгольдович! Какие еще острова? Бегут всегда на запад, к Татарскому проливу. Оттуда ведь самый короткий путь на материк! Переплыл его каким-то образом – и уже, считай, спасся. Во Владивостоке полно притонов и повсюду бывшие сахалинцы, которые помогут и не выдадут. Например, там есть знаменитая слобода. Это в двух верстах от города, в долине Первой Речки. На карте она называется поселок Подгорный, но в народе – Каторжанка. Пятнадцать лет назад здесь поселили тридцать семейств бывших ссыльнокаторжных. По нарядам от полиции они выполняют тяжелые и грязные работы по всему Владивостоку. Вот где нужно искать беглых! Один большой притон. Кто сумел вырваться с острова, сразу идет в Каторжанку и там прячется.
– А еще куда бегут? – полюбопытствовал Лыков.
– Еще куда? – задумался Бисиркин. – Ну, можно в уссурийскую тайгу. Там ихнего брата, беглого, тоже хватает. Есть и другой маршрут: перейти пролив на севере, где узко, и двигать к Николаевску. Дальше через Софийск и Мариинск на Читу. Забайкальские казаки принимают беглых в зиму. А летом те идут хоть до Петербурга! Вообще, изволите ли знать, на места для побегов устанавливается мода.
– Мода?
– Так точно. Прежде все стремились к Погиби, где самое узкое место в проливе.
– А покажите нам на карте, – потребовал Таубе, доставая складную карту Сахалина.
– Есть! Ну-ка… Вот здесь. Ширина моря – всего семь верст. В тихую погоду за два часа можно пересечь на сеноплавке. А зимой по льду еще сподручнее. Но начальство в конце концов смекнуло, и в устье речки Погиби наладили пост. Беглым осталось два пути: на север отсюда или на юг. Северный путь сложнее. Безлюдная земля! С голоду помрешь… Опять же тут пролегает зимний тракт из Николаевска, и по нему стоят починки. Вот они на карте: Вааз, Ныйде, Ноксы, Тенги и Лангр. Это все селения орочен, куда начальство отправило по нескольку семейств ссыльных. Из числа надежных. Летом они ловят рыбу да ждут зимы. А как встанет в Татарском проливе лед, открывается санный путь из Николаевска-на-Амуре прямиком до Александровского поста. Вместо лошадей бегут собаки. И возят они всю зиму казенную почту, а еще товары. Несколько якутов-промышленников ведут с островом торговлю. Привозят необходимое и меняют на соболиные шкурки. Так что по северу выходит как бы почтовый тракт. Людно, и беглым, стало быть, неудобно.
