Однако я уже указывал на то, что Фрейд в своих трудах не приближался к этой сложной концепции контрпереноса. Он был привержен развитию и мощной защите своего представления об аналитике как об ученом-целителе и нравственном человеке, объективно наблюдающем образцы иррациональности и индуктивно приходящем к чисто рациональным заключениям, хотя и с помощью собственных бессознательных психических процессов. Во время анализа собственные чувства наблюдателя, отличные от уважения и ответственности, должны держаться "в узде", если не исключаться из сознания, ибо они вредят лечению. Личные и теоретические рационалистические шоры Фрейда и переоценка значения сознания выталкивали более или менее подвижные экспериментальные аспекты аналитической работы в примечания на полях или вообще за пределы рукописи.
Вдобавок к узкому и негативному суждению о контрпереносе, рудиментарная природа подхода Фрейда также ясно видна в его пренебрежении к роли агрессии в эротизированном контрпереносе аналитика. В наше время мы будем с осторожностью относиться к параллелям в контрпереносе со строением переноса анализанта, и в особенности к параллельной враждебности, ибо теперь мы стараемся не пренебрегать пониманием того, что соблазняющие усилия анализанта также, и возможно, главным образом, выражают враждебность отрицательного переноса: враждебность в обличий "неукротимой" любви и желания. В этом отношении мы, по-видимому, согласны с настороженностью Фрейда к враждебности в любви в переносе, когда он указывал на то, как она может использоваться в попытке подорвать профессиональную власть аналитика. Но Фрейд рассматривал эту враждебность как часть стратегии, предназначенной для блокировки доступа к детским либидинозным воспоминаниям; то есть как аспект "борьбы" сексуальных вытеснений пациентки. С другой стороны, мы можем рассматривать любовь в переносе как развиваемую для блокировки доступа к отрицательному переносу; в качестве альтернативы можно подозревать, что женщина-анализант предпринимает отчаянные искусственно раздуваемые усилия почувствовать нечто, хотя бы что-нибудь, как прикрытие или "исцеление" от восприятия себя омертвелой или опустошенной жертвой, и, наконец, не вдаваясь в этот вопрос слишком пространно, мы должны подчеркнуть готовность анализанта в терапии, как и в остальной жизни, предлагать мужчине романтические и сексуальные чувства для собственной поддержки и успокоения. В таком случае мы должны фокусировать внимание на защитно неагрессивном, бессознательном материнском переносе. Мы склонны рассматривать любовь в переносе как текучую комбинацию и наслаивание, а не как один из этих факторов, и, возможно, другие. В любом случае мы будем постоянно прислушиваться к чередованиям как агрессии, так и отношений с матерью.
