: что он говорит, как он говорит это и что он забывает сказать.
Однако, чтобы подготовить для этого почву, полезно задержаться на рассмотрении отыгрывания как сообщения. Данный момент особо подчеркивается в трудах ведущих современных кляйнианцев, таких как Бетти Джозеф (1989). Но здесь аргументация неадекватно развита, ибо из этого не следует, что все то, что поддается интерпретации, каковым может быть отыгрывание, намеренно использовалось как сообщение. Аналитик также может получать информацию из наблюдения за некоммуникационным поведением, и этот момент не игнорируется Джозеф. Связанные с этим проблемы слишком сложны, чтобы подробно рассматривать их здесь, но я должен по крайней мере сказать, что когда аналитик постоянно сфокусирован на движущих силах переноса-контрпереноса, постоянно старается установить связанные с объектом, взаимодействующие аспекты событий аналитической сессии, эвристически полезно рассматривать анализанта как всегда переживающего просто бытие, а также то, что он использует слова как средство сообщения другому, следовательно, объяснения чего-то кому-то еще. Я далее считаю, что большинство анализантов благоприятно реагирует на атмосферу, в которой то, как они ведут себя и что говорят, рассматривается как активная часть связи с аналитиком посредством сообщения информации.
В подстрочном примечании к "Заметкам о любви в переносе" (160-161 п.) Джеймс Стрейчи объясняет, что данное эссе одно из очень немногих, в которых Фрейд открыто обращается к контрпереносу. Причины этого очевидны. В 1915 году Фрейд работал с теорией, созданной почти исключительно на языке движущей силы либидо. Хотя он принимал во внимание инстинкты эго[38], как он впоследствии их назвал, хотя он уже разработал свои идеи о вторичном процессе, проверке реальности и принципе реальности и хотя он твердо знал об агрессии и вине в человеческих взаимоотношениях, у него все еще не было никакой общей и систематизированной теории агрессии и ограничений психической структуры. В 1915 году конфликт очень во Многом был вопросом вытеснения в противовес либидинальным влечениям; и, конечно, сами корни теории Фрейда кроются в идее о том, что плоть слаба и вытеснение никогда не завершается раз и навсегда. Кроме того, в связи с разработкой Фрейдом идей о нарциссизме (1914b) мы можем понять его обращение к специфически нарциссическим аспектам эротического контрпереноса — то есть искушения аналитика принять и наслаждаться идеализированием со стороны чувственной пациентки. Однако с точки зрения современного аналитика, подход Фрейда к контрпереносу, хотя он и разбивает основы, явно рудиментарный. Многочисленные контрпереносные факторы, которые теперь заметно фигурируют в нашем мышлении, даже не упомянуты, также нет признаков того, что Фрейд по достоинству оценил полезность контрпереноса для интерпретативной работы аналитика. Представляется, что частично именно позитивистский научный идеал полной объективности, основанный на личной отстраненности, привел Фрейда к защите точки зрения, что аналитику следует исключить всякий контрперенос посредством личного анализа, самоанализа и глубокого постижения его теорий развития, психопатологии и терапевтического процесса. Уже в данном месте мы можем обнаружить наличие некоторого характерологического контрпереноса, ибо он неотъемлемо присутствует в общей теории Фрейда, что все человеческие взаимоотношения более или менее окрашены детскими переносами. Однако Фрейд, по-видимому, хочет исключить аналитика из этого фундаментального утверждения. И опять, как при рассмотрении любви в переносе, мы сталкиваемся с неким отколовшимся рационалистическим предрассудком в простом негативном отношении Фрейда к контрпереносу — можно сказать, контрпереносом к контрпереносу.
