Однако по данному «опросу Фрейд явно хранит молчание. Из уважения к его проницательности мне хотелось бы думать, что он решил не вдаваться в трудное теоретизирование по поводу "нового" в том самом эссе, в котором предупреждал предположительно молодого, неопытного или даже не прошедшего анализ аналитика не дать ввести себя в заблуждение и не увлечься заявлением пациентки о возникшей новой любви. Фрейд был определенно прав, выражая обеспокоенность тем, что любое серьезное ослабление подобающе беспристрастного аналитического отношения может легко приводить аналитика к соскальзыванию в этически и терапевтически компромиссную роль в ходе проведения анализа. В наше время мы осознаем в большей мере, чем когда-либо ранее, сколь часто терапевты действительно переходят к любовным отношениям со своими пациентками или, по крайней мере, подходят к ним в сексуальном плане. Эти скандалы, очень часто происходившие на глазах настороженной публики, более не считаются случайными и изолированными. Намного более часто аналитик, который эмоционально увлечен, но воздерживается от сексуальных инициатив или откликов, все же не в состоянии полезным образом истолковывать насыщенную конфликтами любовь пациентки.
Однако мы не можем быть уверены в таком прагматическом объяснении молчания Фрейда по поводу "подлинной" любви в лечебных взаимоотношениях. Следовательно, мы должны допускать альтернативу — а именно, что в 1915 году Фрейд вполне мог быть как в личном, так и в теоретическом отношении не готов к дальнейшему обдумыванию импликаций подлинных аспектов любви в переносе для техники и теории аналитического процесса. Я вернусь к личной неготовности Фрейда при обсуждении его дискуссий но технике и контрпереносу и когда буду комментировать патриархальную ориентацию Фрейда. Его теоретическая неподготовленность может быть объяснена тем, с каким пылом он развивал центральные тезисы, так что он отдавал себе отчет, что рассмотрение вопроса о подлинных элементах в любви в переносе скомпрометировало бы, или могло бы скомпрометировать, его решительный акцент на определении настоящего прошлым. Этот детерминизм виден в навязчивом повторении, в переносе и отыгрывании и в других признаках непрекращающегося инфантильного бессознательного. Помимо экономии объяснения, его в первую очередь интересовал показ бессознательной непрерывности человеческих жизней с течением времени.
Дополнительный лимитирующий фактор в этой связи может быть получен из рассмотрения исторического контекста. В 1915 году Фрейд еще не разработал эго-психологию, которая, как позднее полагал Хартманн (1939, 1964), действительно дает теоретическое место для нового и автономного и может делать это, не отвергая теоретически драгоценных посылок о детерминизме и непрерывности.
