— Чем я провинился?
— Не ты, а твой друг в Бонне.
— А он что натворил?
Шеф не ответил, сделав вид, что не расслышал, — несвежий прием, излюбленный среди тех, кто предпочитает сам задавать вопросы, чем отвечать на них.
— Вчера мне звонил Громыко. Не знаю, что там у них произошло, но он был крайне раздражен и заявил, что более не доверяет своему послу в Бонне, в связи с чем будет ставить вопрос о его отзыве из Германии. Сегодня он инкогнито выезжает в Восточный Берлин, чтобы там, на месте, утрясти все вопросы с немецкими друзьями и завершить работу по подписанию четырехстороннего соглашения. Учитывая создавшуюся ситуацию с послом, он просил тебя срочно подлететь к нему и через Э.Бара, который там неофициально заправляет всем вместе с союзниками, согласовать кое-какие детали.
Вечером я уже был в Берлине. В дороге оказалось достаточно времени, чтобы обдумать складывающееся положение.
Обстановка недоверия была для нас в те времена скорее нормой, чем исключением. Однако громогласное заявление министра о недоверии своему послу выглядело серьезным исключением и из этой нормы.
Было ясно, что министр не мог сделать подобного заявления человеку, отвечавшему за безопасность страны, не обосновав его должным образом.
С другой стороны, становилось очевидным, что Андропов отнесся к этим обоснованиям весьма скептически и поэтому предпочел отделаться от моих замечаний по поводу истинных причин конфликта ничего незначащей фразой «не знаю, что там у них произошло…».
Как выяснилось позже, он знал настоящую причину, но в то время не был готов поделиться ею со мной.
Каждый полет в Берлин — удовольствие, всякий раз прибавляющее к жизни два еще не прожитых часа. О том, что они также беспричинно улетучиваются по дороге обратно, можно не вспоминать.
Эгона Бара удалось разыскать лишь ближе к полуночи. Сравнение с выжатым лимоном он и сам тогда воспринял бы как незаслуженный комплимент. Тем не менее он подробно изложил свою позицию по оставшимся несогласованным мелким вопросам. Кажется, основным из них было правовое положение западноберлинцев, форма печатей в их паспортах и еще какие-то технико-юридические мелочи. Записав подробно все сказанное, мы пожелали друг другу спокойной ночи.
А утром третьего сентября я отправился в Панков, зеленую часть Восточного Берлина, где находилась вилла, отведенная Громыко.
По причине ли прекрасной погоды или не окончившегося еще отпускного сезона, а может, по какой-либо иной, но Панков был в то утро удивительно безлюден. Виллу Громыко я безошибочно определил именно по царившему вокруг нее оживлению: туда и сюда сновало множество людей с бумагами в папках и без них, зажатыми просто подмышкой. Казалось, что кое у кого из них помимо бумаг были еще и идеи.
