— А теперь посмотрим, много ли откликов появилось в вашей прессе по поводу многочисленных судов над нацистскими преступниками, которые проходили и проходят в ФРГ..
Он поставил перед нами пустую бутылку. Выдержав паузу и насладившись достигнутым эффектом, он положил перед нами толстую пачку вырезок из немецких газет на эту же тему.
— Или вот, полюбуйтесь, вся эта кипа вырезок — статьи в вашей прессе по поводу того, как ФРГ стремится поглотить ГДР путем воссоединения. А вот заявление канцлера Кизингера, сделанное год тому назад, не потрудился процитировать никто!
И он зачитал одну за другой несколько цитат из немецких газет: «Объединение Германии не может произойти против воли Советского Союза».
— Или вот, высказывание нашего министра иностранных дел Вилли Брандта по поводу обеих Германий: «От урегулированного соседства к сотрудничеству». Ваша же пресса квалифицирует эти высказывания как «вбивание клина между странами Варшавского пакта путем поочередного установления ФРГ дипломатических отношений с соц-странами». И ведь эту линию поддерживает и вдохновляет старейший в мире министр иностранных дел!
Обычно благожелательный и невозмутимый, почти флегматичный, с добрым, круглым и широким, как луна, лицом, хозяин дома метался в тот вечер от стола к полкам, оттуда к подоконнику, хватал вырезки, какие-то склеенные страницы, совал их нам в руки, непрестанно промокая взмокший лоб и протирая запотевшие очки.
Накипевшая боль выплескивалась не только потоком слов, но и через поры. Мы делали попытки его успокоить, но тщетно.
— Я люблю вашу страну, ваших людей, хочу помочь им, но постоянно ощущаю свое бессилие. Оставаясь один в этой комнате, я часто от отчаяния кричу, по-настоящему, в полный голос. Да так, что сам теперь начинаю верить, что здесь вовсе нет подслушивающих устройств, о которых так много говорят. Иначе сидящие в наушниках примчались бы на крик.
— Зачем кричать? Нужно ведь дело делать…
— А что я могу? Здесь я — бывший солдат вермахта, сражавшийся против Советского Союза, представитель «страны возрождающегося фашизма». Кто здесь меня слушать станет?
— А у вас по-другому?
— В Германии мне, конечно, проще, я там — представитель прессы, которую побаиваются, а значит, уважают. Я могу попросить любого политика принять меня, и он не откажет, более того, выслушает концепцию, которую я ему изложу. Если же моей репутации человека, хорошо знающего Россию, окажется недостаточно, на то есть еще мой главный редактор. Для него же визит к президенту или канцлеру страны — все равно что звонок в дверь к соседу по квартире. Кстати, всякий раз, когда я бываю в Германии, мы часами беседуем на «русскую тему». И он тут настроен весьма прогрессивно.
