— Ой!
— Что «ой»?
Савва расстегнул пуговички на блузке Жени, ощущая, что отвоеванное им право разрешает продвинуться в отношениях дальше.
— Только не говори опять: «Ой!» От этого у меня может остановиться сердце, — пробуя расстегнуть ей молнию на джинсах, в шутку предупредил он.
Неожиданно для самой себя прильнув к нему, словно спасаясь от кого-то, она ответила на его ласки. В первый раз в жизни она по-настоящему отдавалась мужчине, потому что жаждала его, желала по-настоящему. Ее переполняли неведомые до сих пор чувства: гордость за его силу и смелость, необыкновенная нежность за тонкость, деликатность, умение покорить, а точнее, обуздать такую холодную женщину, какой она себя ощущала до сегодняшнего дня, разбудить в ней то, чего до сих пор не удавалось никому, даже ее кумиру Артуру Серебряному. Она металась в объятиях великана молча, закусив губы, стесняясь словами выразить свои чувства. Она не знала, что говорят другие женщины в таких случаях. Что кричат? Кого зовут?
Позже она спросила его об этом. Спросила, когда, расслабившись, лежала у него на коленях и, счастливая, смотрела в голубое безоблачное небо, вспоминая, как ими овладел единый порыв, как она впервые стала ласкать его могучее тело и как звуки, издаваемые ими, слились с журчанием речушки, щебетанием птиц, с самой природой.
Все, что их окружало, сопутствовало любви, и она, впервые захмелев от неземного наслаждения, будто взлетела на небеса, на минутку попала в рай, где звучала музыка, зовущая ее получать наслаждения еще и еще. Потом сильные руки опустили ее вновь на землю, и она умиротворенно успокоилась в их объятиях.
— Каждый то, что он чувствует, — объяснил ей Савва, отвечая на ее интимный вопрос. — Часто это невозможно выразить просто словами, а потому поэты пишут стихи — поэзия точнее всего это передает. У хороших поэтов ощущения, которые они переносят на бумагу, лиричны, точны, красочны. Они проникают в самые сокровенные тайны души и заставляют трепетать.
— Ты считаешь себя плохим?
— А ты?
— Я совсем не знаю тебя.
— А я тебя знаю.
— Да? — удивленно вскинулась Женя.
— Ты девочка, взявшаяся играть чью-то чужую роль!
«От ролей я как раз отказалась, — подумала Женя, вспомнив, как обводит вокруг пальца этого сильного, большого человека, не решаясь ранить его мужское самолюбие. — Я такая, какая есть! — хотелось крикнуть ей и раскрыться перед любимым. — Могу быть деловой, строгой, придирчивой. Могу быть ласковой, страстной, но все равно не кошечкой, а тигрицей! Понял ли ты это, мой любимый. Нет?»
