— все с хитрыми улыбочками на лицах. Тут меня обуял гнев. Была не была, решил я, пусть сотрут в порошок каменными жерновами, пусть истолкут в мясную подливу в железной ступке…
— Нет на мне вины! — возопил я, разбрызгивая вокруг капли вонючего масла, а в голове крутилось: «Тридцать лет ты прожил в мире людей, Симэнь Нао, любил трудиться, был рачительным хозяином, старался для общего блага, чинил мосты, устраивал дороги, добрых дел совершил немало. Ты жертвовал на обновление образов святых в каждом храме дунбэйского>[7]Гаоми, и все бедняки в округе вкусили твоей благотворительной еды. На каждом зернышке в твоем амбаре капли твоего пота, на каждом медяке в твоем сундуке — твоя кровь. Твое богатство добыто трудом, ты стал хозяином благодаря своему уму. Ты был уверен в своих силах и за всю жизнь не совершил ничего постыдного. Но — тут мой внутренний голос сорвался на пронзительный крик — такого доброго и порядочного человека, такого честного и прямодушного, такого замечательного схомутали пятилепестковым узилищем[8], вытолкали на мост и расстреляли! Стреляли всего с половины чи[9], из допотопного ружья, начиненного порохом на полтыквы-горлянки[10] и дробью на полчашки. Прогремел выстрел — и половина моей головы превратилась в кровавое месиво, а сероватые голыши на мосту и под ним окрасились кровью…»
— Нет моей вины, оговор это все! Прошу дозволить вернуться, чтобы спросить этих людей прямо в лицо: в чем я все же провинился перед ними?
Когда я выпаливал все это, как из пулемета, лоснящееся лицо Ло-вана беспрестанно менялось. Паньгуани, стоявшие с обеих сторон, отводили от него глаза, но и со мной боялись встретиться взглядом. Я понимал: им абсолютно ясно, что я не виновен; они с самого начала прекрасно знали, что перед ними душа безвинно погибшего, но по неведомым мне причинам делают вид, что ничего не понимают. Я продолжал громко взывать, мои слова бесконечно повторялись, словно перерождения в колесе бытия. Ло-ван вполголоса посовещался с паньгуанями и стукнул своей колотушкой, подобно судье, оглашающему приговор:
— Довольно, Симэнь Нао, мы поняли, что на тебя возвели напраслину, В мире столько людей заслуживает смерти, но вот не умирают. А те, кому бы жить да жить, уходят в мир иной. Но нам такого положения дел изменить не дано. И все же в виде исключения и из милосердия нашего отпускаем тебя в мир живых.
Это неожиданное радостное известие обрушилось, будто тяжеленный мельничный жернов, и я чуть не рассыпался на мелкие кусочки. А владыка Ада швырнул наземь алый треугольник линпай
