Бывали периоды, когда Корнилов месяцами не мог смотреть даже новости — его мутило or всей этой лжи, которую все телевизионные каналы обрушивали на телезрителей. Даже книг он читал мало — не мог сосредоточиться, смириться с мыслью, что все когда-нибудь кончается.
Сейчас, подумав о том, что один из самых любимых его учеников, Алабин, возможно рискует жизнью, Корнилов позавидовал ему.
Когда Игорь Васильевич состоял при должности, начальство не однажды бранило его за личное участие даже в рядовых операциях. «Ну, чего ты поехал на задержание этого психа? Не по твоим масштабам дело!» — не однажды выговаривал ему начальник Главного Управления. Но у Корнилова было свое понимание «масштаба». Он старался участвовать не в громких операциях, которые, казалось бы, должен возглавить по должности, а в особо опасных, связанных с максимальным риском для его сотрудников. Корнилов, не без тайного самодовольства, считал, что при его опыте, этот риск можно свести к минимуму.
Пестрый дятел вдруг уселся на подоконник, покивал головой, примериваясь, — Корнилову почудилось, что гладкая, нарядная птица поздоровалась с ним — и выдал такую громкую очередь, что зазвенели стекла. На минуту или на две дятел замер, только агатовые глаза поблескивали. И снова забарабанил по раме.
«Чего ты там нашел, дурень? — прошептал Корнилов. — Дом развалишь!» И уснул.
Случается, что принять окончательное решение по важному делу, человеку помогает совсем незначительное обстоятельство: улыбка незнакомой девушки за окном троллейбуса, глоток хорошего коньяка, несколько строчек из стихотворения любимого поэта. Нечто подобное произошло и с Владимиром Фризе.
Вполне приличный аванс, карточка «Америкен экспресс», фото Вильгельма Кюна и паспорт на имя гражданина Германии Зандермана уже покоились у него в кармане, но червячок сомнения уже точил и точил ему душу. Не лежало сердцу к этому делу. И по мере удаления от офиса, в котором Фризе подписал с Хиндеманом соглашение, его решимость броситься на поиски пропавшего немца все убывала и убывала. Впору было заворачивать оглобли и возвращать аванс.
Придя домой, Фризе включил телевизор и несколько минут отрешенно глядел на экран, ломая голову над тем, под каким благовидным предлогом это лучше сделать. И вдруг увидел сюжет о Петербурге. Увидел широкую полноводную Неву, сфинксов на пустынной утренней набережной, тихие линии Васильевского острова и даже старинные дома, когда-то принадлежавшие предкам. Это был хороший знак.
