Я вышел из дому по какому-то делу и, проходя, глянул через дорогу на глущенковский двор. Коля Бровко и тётя Маруся сидели на деревянной узкой скамейке, прислонясь головами, и плакали от счастья.
И ещё мы узнали, что Коля продал своё хозяйство и вот уже год как проживает в Лос-Анджелесе. До Америки он добрался.
* * *
Был у тёти Веры ещё один необычайный друг, прошедший все моря и океаны. Мы звали его дядя Витя, но не очень-то знали, откуда этот друг у тёти Веры взялся, и тем более не знали, что он тёте Вере родня, двоюродный брат. В разговорах старших мелькала фамилия Птушенко, но кто такие Птушенки мы плохо представляли и не слишком этим интересовались. А было вот что.
Сестра Авраама Васильевича и, стало быть, тёти Верина тётка вышла замуж за Птушенка, казачьего офицера. У них родилось пятеро детей: четыре сына и дочь. Когда гражданской войне пришёл известный конец, старший сын Владимир был тоже офицер, а Виктору минуло семнадцать. Офицерам — отцу и сыну — нужно было уходить, но и Виктор уже был слишком взрослый.
Они ушли из Новороссийска последним пароходом — отец и два сына, оставив на Кубани мать с младшими детишками.
Где и как ушедшие потеряли друг друга, что сталось с отцом и братом дяди Вити, я не знаю. К началу пятидесятых на эти темы давно никто не говорил. Никто ничего связно и повествовательно не рассказывал, а только так, какими-то кусочками, картинками из быта.
Вот мама моя вдруг накануне Пасхи говорит:
— Нет, мы ведь жили небогато, но мама всегда к Пасхе окорок запекала.
Вот мы в Геленджике притаранили с базара здоровенный арбуз (несли его по очереди), а тётя Вера глянула, махнула рукой и высоким мягким говорком своим нас охаяла:
— Тю! Арбуза они прикатилы… А папа арбузы всегда возами покупал. На базаре приглядит… Сколько? Столько. Та и пойихалы на баз, в подпол закатилы, они там холодные-холодные, а полдюжины — под кровать, чтобы пока что ближе брать… А уж арбузы! Только тронешь его ножиком, он весь так и треснет! А то заедем на бахчу, чтобы тильки на дорогу взять, бахчевик каже: выбирайты! Идём на край бахчи — шо це такэ? Один кавун разломан и пустой, другой, третий… Ну, значит, ночью волк был. Он до арбуза большой охотник!
Или, скажем, отыскали мы с великими трудами разливное пиво (тогда, когда мы юношами были, это в Геленджике трудами доставалось), принесли бидончик и — счастливы. А тётя Вера глянула на наш бидончик и головой качает:
— Це пиво? Ой, Боже ж мой, це пиво! У нас в станице осенью, как свадьба, наварят к свадьбе пива… А свадьбу-то всегда в саду играли. А по всему забору и по углам стоят бочки с пивом — по сорок вёдер! А пиво такое, что дух забирает… А после казаки как заспевают… Душа так прямо в рай и просится! А после, к зиме, знаешь, как делали припасы? Окорока! Колбасы! А ещё набьют птицы — гусей, уток — бессчётно, и жарят — считай, что целую неделю. А после складывают в бочки и заливают горячим смальцем. Так после, всю зиму, такой лопаткой деревянной смалец откинешь и бери себе гуся жареного, он свежий, только холодный — хоть так ешь, хоть разогревай…
