К первому этажу следовало терпеливо привыкать. И даже привыкшие, сообразно предлагаемой пище и душевному настрою, находили новые детали для обсуждения.
Одну стену столовой разрисовали на темы русских народных сказок: терема, золотые луковки церквей, мохнатый и очень тощий леший из‑за дерева заглядывал вам в тарелку. Другая стена была покрыта персонажами армянского эпоса. На фоне снежных вершин два счастливых охотника, ступая шаг в шаг, несли палку с привязанной антилопой, напоминающей задрипанную корову. Неподалёку от них расположились у костра весёлые горцы: один работает вертелом – жарит козу, другой – вытянув губы трубочкой и подняв огромный рог, наполненный вином, балдеет от русской красавицы с противоположной стены… Тут‑то и крылась бездонная пища для размышлений…
Обедая, народ решал уйму вопросов: пользовал ли уже армян боярыню, видневшуюся в окошке терема, или только собирается? А может, она живёт с лешим? Или леший с армяном? А может, у них шведская семья? Разглядывали валявшиеся пустые кувшины и результат попойки – двоих танцующих лезгинку горцев с вытаращенными от напряжения глазами, что тоже наталкивало на размышления – можно ли плясать после такого количества пустой посуды.
Оказалось, «эпосную» половину делала бригада калымщиков–армян, видимо, в момент сильнейшей ностальгии.
Заев поведал мне в курилке, что ходит на первый этаж лишь когда у него нет опохмелиться. «Поглядишь на счастливых людей, и вроде легче становится…» Он‑то точно знал, что леший страдает с похмелья, раздумывая, как бы спереть у гор–цев кувшинчик. У меня же имелось другое соображение – мохнатый лесной житель элементарно хотел жрать.
Взяв поднос с обедом, сел спиной к лешему – вчера обедал, глядя на него, и страдал от жалости: хотелось пригласить за стол.
После обеда в цех шёл не спеша, с удовольствием вдыхая чистый осенний воздух. День выдался тихий, безветренный; нежно пригревая, светило солнце.
«Сейчас бы по лесу побродить», – мелькнула мысль.
Впереди, покачивая бёдрами и делая вид, что не обращает внимания на взгляды, гордо шествовала Мальвина. Догнав её, неожиданно взял за руку. Вздрогнув, она обернулась:
— Привет! – заулыбалась, увидев меня. – Так на работу не хочется, правда? Ну как ты? – спросила и терпеливо слушала, красиво изогнув шею.
Когда поднимались по лестнице, меня снова обдало жаром от вида её стройной, чуть полноватой ноги, которая, словно дразня, то показывалась из глубокого разреза, то снова пряталась.
