— Недурно, очень недурно, — сказал он. — Видал я и похуже. Не хочешь ли заглянуть ко мне и пропустить стаканчик? Мы тут рядом живем, в пяти минутах. Сняли комнаты в одном из здоровенных старых особняков на Леггетт-лейн.
Я сказал, что должен поймать последний трамвай, но поблагодарил за приглашение и вообще за прекрасный вечер, после чего быстрой и легкой походкой удалился. Домой я все равно пошел пешком: хотелось подышать воздухом и размяться. Пока я шел по царственным и нежным ночным улицам, половина моего разума, еще не одержимая мрачными тайнами, была занята мыслями о Никси. В нем не было ничего откровенно дурного, однако, что бы он вам ни предлагал — в своей щеголеватой и приятной манере, — все представлялось каким-то порочным или неправильным. Мысли его витали; он словно был повернут к вам лишь единственной тонкой гранью своей души. Его глаза ничего не говорили. И если его душа была в каком-то другом месте, то где? И что там творилось? Загадка.
Тут я усилием воли заставил себя вернуться в гостиницу «Ройял оушен» и вспомнил, что внизу играет в бридж или все еще ведет пустую беседу с Элизабет некий пожилой господин, лорд Харндин — тот самый Малькольм Никси, что угостил меня ужином в «Маркет-гриле» и сводил на концерт в «Империале». Мною завладело желание броситься вниз, вывести его из бара, приволочь сюда или вытащить в холодную мокрую ночь и сказать: «Сейчас — конец лета 1913 года, мы только что покинули „Империал“, и я отверг ваше приглашение в гости, весьма лестное для юноши моего возраста. И вот вы идете домой один, думая… О чем? Что вы чувствуете? Дайте мне взглянуть на вас, увидеть вашу суть — хотя бы в те пять минут, и больше я не задам вам ни единого вопроса. Отвечайте, Никси, черт вас дери!» Разумеется, ничего подобного я не сделал. Я снова закурил трубку, походил пару минут по комнате, а затем вернулся в Браддерсфорд и лето 1913-го, последнее лето эпохи.
Что тогда происходило с Элингтонами? Мне пришлось изрядно покопаться в памяти. Наконец я вспомнил: была пора каникул и отпусков, Оливер уехал куда-то с однокурсниками, Бриджит исчезла с подругами из музыкальной школы, а Еву я почти не видел — ей тем летом нездоровилось. Я и сам уехал на две недели в Силвердейл с тетей и дядей, где они сняли меблированный домик, окна которого выходили на устье реки и безграничные песчаные пляжи. Вместе с нами в доме поселилось семейство дородного и серьезного мистера Блэкшоу: миссис Блэкшоу, неукротимая и неопрятная дама с рыжими волосами и веснушками; их сын, мой ровесник, неохотно покинувший на лето технический колледж, где он лелеял свою страсть к электротехнике (мы с ним невзлюбили друг друга с первого взгляда — к вящему разочарованию его матушки и тети Хильды); венчала же это сомнительное сборище девятилетняя девчушка с совершенно неподходящим именем Лаура, в которой объединились серьезность отца и рыжая неукротимость матери. Она бегала за мной, как хвостик, и угощала липкими конфетами. (В дождливые дни мне приходилось играть с ней в настольные игры.) Несомненно, мы проводили время с большой пользой для здоровья (в чем клятвенно уверяла меня тетя Хильда), однако в семействе Блэкшоу никакого волшебства я не видел. Впрочем, настала середина сентября, и разъехавшиеся по всему свету Элингтоны возвращались домой.
