— Ясно, Грегори, — тонким слабым голосом произнесла Джоан. — Это все? Ой, я не в том смысле, что этого мало, но… в общем, ты понял.
— Нет, это еще не все. Сегодня утром твой отец сказал, что вынужден опять ехать в Германию разбираться, что случилось, и велел нашему бухгалтеру Крокстону, приятелю Никси, подготовить для него деньги. А потом в комнату для образцов (мистер Элингтон проработал с нами все утро) вошел Никси и заявил, что тоже должен поехать в Германию, мол, Альберт Харфнер предпочел бы повидаться с ним, а не с мистером Элингтоном. Разгорелась жуткая ссора. Экворт, разумеется, вышел из себя, но он с Никси всегда такой, твой отец тоже потерял терпение, я еще никогда не видел его таким злым…
— Он весь побелел… да?
— Да.
— Он всегда белеет, когда по-настоящему рассердится. Бедный папа! Никси тоже разозлился?
— Нет, в этом его хитрость, — ответил я. — Он всегда держит себя в руках. А если и перестает улыбаться, то в худшем случае выглядит огорченным, оттого его собеседник сразу чувствует вину. Он сказал, что вынужден сообщить об этом лондонскому начальству, а твой отец велел ему катиться и рассказывать что угодно и кому угодно: в Браддерсфорде он главный и не потерпит, чтобы Никси здесь распоряжался. «Либо немедленно вернитесь в контору, либо уходите навсегда и езжайте обратно в Лондон», — заявил мистер Элингтон. Никси минуту сверлил его взглядом — ладно, не целую минуту, но ужасно долго, — а потом кивнул и вернулся в контору. Когда я сегодня уходил, они с Крокстоном все еще были на месте и вряд ли работали.
— Плевать на них, — сказала Джоан. — Что было с отцом? После ссоры?
— Ну… — Я помедлил. — Он был очень подавлен. Экворт предложил ему уйти домой пораньше, но он отказался.
— Вот, значит, как… — медленно проговорила Джоан. — Я чувствовала, что-то неладно. И мама тоже. Это ужасно…
— Погоди-ка, Джоан…
— Нет-нет, меня не твой рассказ напугал… Хотя ничего хорошего это не сулит… особенно если ты и сам так думаешь. Мне страшно не поэтому… мне кажется, к нам подступает какое-то зло, грядут какие-то страшные перемены… Что такое?
Она спросила это, потому что я невольно вскрикнул, мигом вспомнив речи Дороти Барнистон. И сейчас, в темноте, вчерашний сеанс гадания на картах дома у великой и ужасной пифии приобрел глубину и целую бездну самых невообразимых смыслов, которые в дневной сутолоке стерлись и потерялись. Однако объяснить это было невозможно, не стоило и пытаться, поэтому я лишь отмахнулся:
