По телефону Луи сказал: «Это ни на что не похоже…» — и Камилю это не понравилось: его заместитель по натуре не был паникером. Напротив, иногда он проявлял раздражающий оптимизм, и Камиль не ожидал ничего хорошего от этой непредвиденной вылазки. Пока за окном машины мелькали окружные бульвары, Камиль Верховен невольно улыбался, думая о Луи.
Луи был блондином с косым пробором и этакой чуть непослушной прядью, которую поправляют движением головы или небрежным, но отработанным жестом, являющимся генетическим признаком отпрыска привилегированных классов. С течением времени Камиль научился различать сигналы, которые несла эта прядь, вернее, то, как ее поправляли: то был истинный барометр чувств Луи. В варианте «правой рукой» откидывание пряди означало всю гамму от «Держи себя в руках» до «Так нельзя». В варианте «левой рукой» она означала затруднение, смущение, робость, растерянность. Если приглядеться к Луи, совсем нетрудно было представить его на первом причастии. С той поры в нем еще сохранилась вся свежесть молодости, вся ее прелесть и уязвимость. Одним словом, Луи был существом элегантным, стройным, деликатным и вызывающим глубокое раздражение.
А главное, Луи был богат. Со всеми атрибутами истинно богатых: определенной манерой держаться, определенной манерой говорить, произносить слова и выбирать их — короче, всем тем, что прилагается к продукту, отлитому в форме, хранящейся на самом верху этажерки с этикеткой «Богатенький Буратино». Прежде всего Луи получил прекрасное образование (юриспруденция, экономика, история искусств, эстетика и психология — всего понемногу), следуя собственным предпочтениям, блистая во всем и относясь к учебе как к тому, что делаешь для души. А потом что-то произошло. Насколько понял Камиль, это было нечто вроде ночи Декарта[2] вкупе с грандиозной пьянкой, смесь рациональной интуиции и односолодового виски. Луи представил себя и свою жизнь — роскошная шестикомнатная квартира в Девятом округе, тонны книг по искусству на полках, коллекционный фарфор в буфетах из канадской березы, арендная плата за недвижимость, даже более надежная, чем зарплата высокопоставленных чиновников, визиты в Виши к маме на отдых, любимые столики во всех ближайших ресторанах. И испытал чувство внутреннего неприятия, столь же странного, сколь и внезапного, настоящее экзистенциальное сомнение, которое любой другой, кроме Луи, сформулировал бы одной фразой: «Какого хрена я тут делаю?»
