Правда, наряду с этим сохраняется ощущение ужаса, затаившееся где-то глубоко внутри, в сердце...
Но я теперь никак не могу понять, где у меня располагается сердце. Да и не только сердце, но и все остальные органы.
Впрочем, это меня не смущает. Меня одолевают другие заботы.
Почему Мартина и Рене не хотят отвечать мне? Что означает их поведение после того, как Рене пришел в себя?
Я очень хорошо помню... Я видел Рене, лежащего ничком... и Мартину... Мартину, вопящую в отчаянии, с прилипшими ко лбу мокрыми волосами, пытающуюся поднять неподвижное тело.
Но вот смотрите-ка. Он приходит в себя! А что со мной? Я даже не пытаюсь ему помочь... Ни ему, ни Мартине...
Да. Именно в этот самый момент меня и охватил ужас. Точно... в этот самый момент... Рене ещё на земле, Мартина в панике... К тому же случилась совсем непонятная вещь: когда он стал подниматься, рубаха у него на груди распахнулась, и я увидел там свой портрет... Отпечаток вроде татуировки на коже Рене...
А что потом?.. Я хотел им помочь, но чувствовал, что не могу... Я что-то говорил им, но они не отвечали...
Более того, они меня просто игнорировали. Они даже не смотрели на меня...
Как будто бы я для них не существовал!
Ужас, ужас охватил меня!.. Да. Память возвращается ко мне, и я понял теперь, почему я несчастен.
Мартина меня игнорирует. Мартина мной пренебрегает. А я ничего не делаю, абсолютно ничего, чтобы помочь ей, даже тогда, когда она бьется под взбесившимся небом в этом затерянном лесном уголке над лежащим неподвижно Рене.
Рене, может быть, ранен... потерял сознание... или подвергся чьему-то нападению. Совершенно непонятно, почему он лежит, уткнувшись лицом в землю. А может быть, он споткнулся о камень или корень? Нет. Тут что-то другое.
Это "другое" ускользает от меня, но в нем-то и таится разгадка.
Я опять хочу броситься ему на помощь, но меня сбивает с толку мое собственное поведение, ибо я четко осознаю, что не смогу помочь ни ему, ни Мартине. Не смогу поднять лежащего под хлещущими струями дождя Рене. Не смогу поддержать, пока она ведет его, спотыкающегося на каждом шагу, к палатке. Похоже, что этот крепкий спортивный парень получил хороший удар чем-то тяжелым.
Потом они обмениваются несколькими словами, но не обо мне, а о моем портрете на груди Рене. Этот портрет приводит их в ужас. Я хорошо их слышу.
Затем я проникаю с ними в палатку. Рене оглушен, а Мартина словно под воздействием наркотиков и делает над собой усилие, чтобы помочь ему. Я слышу, как он ей говорит:
