Аферистка. Дело Тимошенко | страница 58

Колония

Тимошенко, однако, жаловалась на обеих своих соседок, что они наполняют камеру табачным дымом и ей из-за этого становится трудно дышать.

Даже Таня, учительница лет сорока, заметно сдерживалась от распространения информации. Сложно сказать, может, они обе слишком часто разговаривали на эти же темы с такими людьми, как я, поэтому уже и не придают значения тому, что постоянно рассказывают одни и те же истории. Может быть, они себя прикрывали для того, чтобы позже — если «кто-то другой придет» — не привлекаться к ответственности за то, что сказали что-то недозволенное. С такой же осторожностью они не говорили ничего положительного о выдающейся сокамернице, поскольку даже если вообще и было что сказать, то Первушкин находился тут же в комнате. Они, несомненно, уже ничего больше и ничего другого не рассказали бы, поэтому я подошел к нему к двери. Они, очевидно, хотят, чтобы их оставили в покое. И не хотят стать частью падения Тимошенко. Им безразлично, как это произойдет.

Первушкин читает вводную лекцию о колонии, которая была основана в 1927 году. Когда я ему сказал, что я уже посетил музей при его высшей служебной инстанции в Киеве, он с нескрываемой гордостью отметил, что именно они разрабатывали концепцию музея. Здесь, в Харькове, историю этого учреждения начали впервые документировать. Кроме того, для него важно было отметить то, что его начальник уже делает в Киеве,— это переподчинение мест лишения свободы от Министерства внутренних дел Министерству юстиции в соответствии с договоренностями с Европейским союзом. Я тоже слышу это не в первый раз: учреждения не получают достаточного финансирования, поэтому и будут проведены изменения. Конечно, не для того, чтобы они только могли покрывать эксплуатационные расходы на собственное содержание, но также затем, чтобы трудоустроить заключенных и дать им возможность самим для себя зарабатывать деньги. Для того чтобы на них они могли приобрести в магазине, который мы затем тоже посетим, например, продукты питания, косметику и другие вещи.

Женщина в униформе, занявшая место рядом с адъютантом на стульях у стены, выразительно кивает, когда слышит ключевые слова: занятость и воспитание. Это, как я узнал, доктор Оксана Кошлиц, психолог женской колонии, на погонах которой сияют две звезды.

Учреждение, продолжает полковник свой рассказ, причем его детальные объяснения прерываются случайными звонками на мобильный телефон, состоит из трех зон. Первую, за пределами самой тюрьмы, я уже прошел. Там, они называет ее «зоной социальной реабилитации», размещаются только те женщины, которые в городе работали: кто на бетонном заводе, кто на деревоперерабатывающем комбинате, кто на малярных заводах и подобных частных и государственных предприятиях. Внутри закрытой тюрьмы есть еще две зоны, одна с относительно минимальным уровнем безопасности и одна для женщин, которые приговорены к пожизненному заключению. Сейчас таких женщин в колонии 21. В целом, сейчас здесь около тысячи осужденных, а в советские времена было в три раза больше. Позже мы также посетим общую комнату. Там, где сегодня стоит диван, раньше находились двухъярусные кровати,— говорит руководитель.