Я очень холодно сказал Азимуле, что мы прибыли, выслушать предложение его хозяина. На что он кивнул, разводя руками.
— Конечно, джентльмены, это весьма печальное дело и никто не огорчен этим более, чем его высочество, что и послужило причиной отправки им письма генералу Уилеру, в надежде, что нам удастся положить конец кровопролитию…
Мур перебил его, заметив, что весьма печально также, что принц не прислал свое письмо ранее или, тем более, не сохранил верность британцам в начале восстания. Азимула-Хан лишь усмехнулся.
— Но мы ведь не говорим о политике, не правда ли, капитан Мур? Мы рассматриваем военные реалии — которые состоят в том, что ваше доблестное сопротивление, так или иначе, подходит к концу. Его высочеству претит сама мысль о бессмысленном кровопролитии; он желает, если вы согласны оставить в покое Канпур, разрешить вашему гарнизону покинуть укрепление с воинскими почестями; вы получите необходимое продовольствие и соответствующие условия для ваших женщин и детей (о которых его высочество проявляет особую заботу) и возможность уйти в Аллахабад. По-моему, это достаточно щедрое предложение.
Нана, который, очевидно, понимал о чем идет речь, при этих словах слегка наклонился вперед, расплылся в масляной улыбке и что-то пробормотал на наречии маратхи. Азимула-Хан кивнул и продолжил:
— Его высочество говорит, что уже идет сбор вьючных животных, чтобы довезти ваших раненых до реки, где вас ожидают лодки, чтобы доставить в Аллахабад.
Я задал вопрос, который так волновал Уилера:
— Какие гарантии личной безопасности будут нам предложены?
Азимула удивленно вскинул брови:
— Но разве они так уж необходимы? Если бы мы хотели вас уничтожить, то должны были бы атаковать или просто немного выждать. Видите ли, мы знаем, в каком положении вы находитесь. Поверьте мне, джентльмены, его высочеством движут исключительно человеколюбие и чувство милосердия…
Не знаю, было ли это спланировано нарочно, но его последняя фраза была прервана диким криком агонии — ужасным воем, донесшимся из-за деревьев. Крик повторился еще раз, а затем потонул в отчаянном вопле боли — так что я почувствовал, как волосы на загривке у меня встали дыбом, а Мур едва не выпрыгнул из своих сапог.
— Что это, во имя Господа? — воскликнул он.
— Полагаю, дипломатия махараджи, — ответил я с каменным лицом, хотя внутри у меня все тряслось. — Очевидно, с кого-то живьем сдирают кожу в нашу честь — чтобы мы могли это слышать и запомнить.
