Ну что же, одна ласточка весны не делает так же, как и один злобный агитатор не делает революции. Несомненно, то, что я сейчас рассказываю вам про споры сипаев в казармах, выглядит серьезным доказательством назревающих неприятностей, но тогда все казалось не столь уж печальным. Конечно, были разногласия и Рам Мангал умело играл на них, используя каждый слух, но вы можете заглянуть в любую казарму любой армии мира — и всегда обнаружите там ту же самую картину. Дальше недовольных разговоров дело не двигалось, парады и смотры шли своим чередом, сипаи исполняли свой долг, а британские офицеры держались достаточно уверенно — в любом случае я нечасто сам бывал в казармах, чтобы слышать все это ворчание. Когда пришла весть, что сипай Панди повешен в Барракпуре за призывы к мятежу, я подумал было, что среди наших солдат поднимется недовольство, но все оставалось спокойным.
Между тем мое внимание отвлекли другие события: эта рыжеволосая лентяйка миссис Лесли начала проявлять ко мне все более явный интерес. Все началось с якобы случайных встреч и заданий, которые заставляли меня проводить время в ее обществе, затем последовала ее просьба полковнику Мейсону, чтобы я сопровождал их с мисс Бланш во время визитов («гораздо солиднее выглядит, если нас сопровождает Маккарам-Хан, а не обыкновенный сайс»), а потом я вдруг обнаружил, что все чаще сопровождаю ее, когда она выезжает одна. Теперь оправданием служило, что миссис Лесли якобы удобнее иметь под рукой слугу, говорящего по-английски, который бы смог отвечать ей на вопросы об Индии, которой она стала вдруг живо интересоваться.
«Знаю-знаю, моя девочка, что тебя на самом деле интересует, — подумал я, — но первый ход ты должна сделать сама». Я-то был не против — в своем духе она была неплохим кусочком плоти. Забавно к тому же было видеть, как она пытается набраться смелости; видите ли, для нее я был всего лишь черномазым слугой и она разрывалась между естественным высокомерием и желанием приручить дикого волосатого пуштуна. Сначала во время наших поездок она флиртовала совсем немного и беспорядочно, но потом призадумалась; я же ограничивался корректной и сдержанной манерой поведения некоего благородного животного и только время от времени улыбался, да еще слегка тискал ее, помогая спуститься с лошади. Но все же я понял, что рыжая миссис готова сделать последний шаг, когда в один прекрасный день она сказала:
— Ведь вы, пуштуны, ненастоящие… индийцы, правда? Я имею в виду, что некоторым образом вы почти… ну, почти… белые.
