В мое время в районе этого конюшенного двора, параллельно Новинскому бульвару, нынешней улице Чайковского, начинаясь от Девятинского переулка, где стояла да и теперь еще стоит церковь Девяти Мучеников, шел Большой Конюшковский переулок, другим концом своим, обтекая горку (летом зеленую, зимой ледяную, и с нее можно было скатываться на салазках прямо к нашему парадному!), упирался в старые строения, а когда на площади поставили небоскреб — в его каменный фундамент, в его гаражи. Это был тупик. А под углом к Большому Конюшковскому переулку, от площади Восстания, не выходя на нее, от Кудринского переулка, от заднего фасада пятиэтажного дома, в грязной подворотне которого мы однажды спасались с Мариной Ивановной во время бомбежки, вбегал вниз по булыжникам, обтекая горку с другой ее стороны, Малый Конюшковский переулок, пересекая Большой Конюшковский и ниже вливаясь в Конюшковскую улицу, ведущую к зоопарку.
Но чтобы выбраться из плена всех этих Конюшковских тупиков и горбатых, кривоколенных изгибов старой Москвы, надо было еще свернуть из Малого Конюшковского в совсем уже коротенький, всего пять домов, Кудринский переулочек, вот он-то и выводил Конюшки на площадь Восстания, как раз напротив улицы Воровского-Поворской. Одна сторона этого Кудринского переулка уцелела, с ее угла и начинается нынешняя магистраль — улица Чайковского, которая ведет к Смоленской площади.
Ну а если говорить о самой площади Восстания, то тогда, в начале сороковых, когда у нас на Конюшках бывала Марина Ивановна, у площади был несколько иной вид. Небоскреба еще не было. Вместо него стояла белая церковь с высокой белой колокольней, сквозь пустые проемы которой (колокола были сняты) виднелось закатное небо Пресни почти от самого Арбата, с начала улицы Воровского. Движение было не столь еще интенсивным, и площадь можно было переходить в любом направлении. Поток машин тек в основном по Садово-Кудринской к Смоленской. А снизу, от Баррикадной, от зоопарка в гору, медленно полз трамвай — 1, 16, 22-й и, отдышавшись на остановке посредине площади, следовал дальше, по улице Герцена, к Никитским воротам.
На углу Воровского, примыкая к крылу белого особняка, где во дворе за решетчатыми воротами помещается Союз писателей, была керосиновая лавка. Газ в Москве был главным образом в центре, в больших, хороших домах, а Конюшки, Пресня готовили на керосинках и примусах. И когда в Союзе писателей был установлен гроб с телом Маяковского и очередь желающих проститься с поэтом, истинно желающих, а не пригнанных по разверстке от райкомов, шла мимо этой керосиновой лавки, загибая по площади Восстания, а затем сворачивала на улицу Герцена, — то конюшковские хозяйки, привыкшие к постоянным нехваткам и очередям, не зная еще, в чем дело, в панике неслись с бидонами и четвертями, боясь, что разберут весь керосин и потом будут выдавать его по карточкам.
