– Почему? – удивился я.
– Тогда только одна тарелка останется. Ее можно держать.
Двое мальчишек замирали, пока девчонка говорила, будто запоминали урок умной учительницы, но, как только она замолкала, просто грохотали ложками.
Я снова оглядел зал. И увидел наконец желтолицего. Он походил на охотника. Стоял в какой-то настороженной позе.
А щербатая девчонка не умолкала. Она добралась до компота и, видно, теперь не боялась, что ее ограбят. Вот и старалась.
– Есть, конечно, такие, которые по-хорошему просят, – сказала она и отпила компот. – На них и облавы устраивают. Ничего не помогает. – Она болтала ногами и уже не думала о страхе. – Но хуже всех маленьким приходится. И нам, девчонкам. А если ты маленький и девчонка, то вообще!
Едва она успела проговорить, как желтолицый, ловко огибая столик, кинулся навстречу еще одной маленькой девчонке с подносом и схватил хлеб.
Та, белобрысая, промолчала – видать, боялась и знала, как себя вести, – а маленькая завыла, точно сирена. В столовой сразу стало тихо, все обернулись к ней и желтолицему, и в этой тишине шакал молча, уверенно и быстро выскочил из столовой.
– Эт-та что такое опять? – закричала крашеная тетка, с грохотом захлопнула деревянный шлагбаум к амбразуре, вскочила со своего возвышения, заорала гардеробщице: – Груша, ты там сидишь, а тут опять воруют!
Парни за соседним столом загоготали, началась свара между Грушей и крашеной, и все были на стороне Груши: ясное дело, уж кто сидит, так это крашеная, а гардеробщица, будто кукушка в часах, едва поворачиваться поспевает.
– Это я сижу? – кричала Груша.
– А кто же? – отвечала ей крашеная.
– Посмотри, скоко народу!
– А у меня меньше? Тебе велено гнать всех этих… – Она притормозила, но не сдержалась и закончила: – Шакалов!
– Какие они шакалы?! – отчаянно крикнула Груша. – Голодные ребята, вот и все!
– Все голодные!
Девчонка, у которой украли хлеб, давно успокоилась и ела уже второе, а Груша и кассирша все еще переругивались, и тут очередь начала роптать. Сперва тихо, неуверенно прокатился в столовке какой-то шелест. Потом кто-то крикнул:
– Кончай базарить! Давай жрать!
Что тут началось!
Грубые и писклявые, девчачьи и мальчишечьи голоса слились в один протяжный, долгий крик:
– Жра-а-ать! Жра-а-ать!
Мне даже стало страшно. Крашеная тетка заозиралась, словно кошка в опасности, потом чего-то сообразила, что-то решила свое и быстро вернулась к коробу.
Из амбразур высовывались раздатчицы в белых косынках.
