Я с удивлением поглядывал на бабушку, думая, что это она вдруг заговорила про бога, никогда не верила, а теперь такие божественные слова, – но голод брал свое, я нетерпеливо поглядывал на примус, и бабушкины слова тут же забыл.
Однако бабушка их скоро напомнила.
Завариху мы ели целую неделю, потом мука стала кончаться. Однажды, когда я вернулся из школы, бабушка стала собираться.
– Пойду, – сказала она мне, – займу денег.
Я кивнул, бабушка вышла, я стал раскладывать тетрадки, и тут дверь снова хлопнула. Я подумал, что это кто-нибудь из соседей, но это была бабушка. «Забыла чего?» – подумал я про нее, но бабушка стояла в странной позе. Одну руку она держала над собой. Я пригляделся.
Бабушка держала розовую тридцатку.
Не раздеваясь, она подошла к столу и села, не выпуская бумажку.
Лицо ее было бледным.
– Вот! – сказала бабушка. – Вышла, иду и думаю, куда идти! У всех занимали, все без денег сидят. Бог ты мой, думаю, хоть бы ты помог, что ли? А ветер на воле-то… Поземка… Вдруг – гляжу – шуршит бумажка, наклонилась, глядь – тридцатка!
Бабушка смотрела на меня круглыми глазами, будто я и есть бог, у которого она просила помощи.
– Значит, правда! – прошептала она. – Значит он все-таки есть! Видит все…
Бабушка размотала шаль, скинула пальто и вдруг принялась молиться в угол.
Икон там никогда не было – я знал, что молятся на иконы, – но бабушка молилась в угол. И часто-часто кланялась.
– Господи! – шептала бабушка. – Заступись за нашего кормильца, упаси его от смерти.
Я понял, о чем молилась бабушка, и тоже с надеждой посмотрел в угол.
Сердце опять захолонуло у меня. «Господи! – подумал я. – Пусть я буду голодать всю жизнь, пусть только ничего не случится с отцом!».
И снова израненный вагон, и тот, на носилках, предстал передо мной.
Мне сделалось жутко.
– Бабушка! – попросил я. – Бабушка, хватит!
Бабушка послушалась меня, повесила шаль и пальто на место, но ее слова все-таки дошли до бога.
Вечером дверь хлопнула, и в комнату ворвалась мама. На ней не было лица.
– Вася! – плакала она. – Вася!
– Похоронка? – крикнула бабушка, хватая ее за руку. – Говори скорей!
– Нет, – кричала мама и плакала. – Нет, раненый. В госпитале! У нас!
– Сильно? – крикнула бабушка. – Говори!
– Нет, – плакала мама. – В руку, ранение тяжелое считается, но не страшно.
Бабушка оттолкнула ее и закричала:
– Так чего ты ревешь, дура! – И вдруг заплакала сама, прижавшись к маминому плечу.
В госпиталь мы бежали – я впереди, мама с бабушкой – немного отстав. Время от времени я останавливался, нетерпеливо ждал, когда расстояние между нами сократится, и с недоумением думал о боге.
