Портье одобрительно покачал головой, но весь облик его выражал сильнейшее сомнение. Разве может американец оценить настоящую французскую кухню?
Поднимаясь со своим спутником по лестнице, она испытывала беспокойство. Сейчас американец будет напрашиваться в гости или приглашать к себе. Спать ей вовсе не хотелось, и она была не прочь еще поболтать — он интересный человек, этот Роберт Хаген. Но впускать его в номер вовсе не входило в ее намерения. Не то чтобы она была такая пуританка (к тому же она действительно не пуританка!), но ей почему-то не хотелось, чтобы американец подумал о ней лишнее.
Однако у дверей номера ее ждала еще одна неожиданность — кстати, не первая за этот вечер. Роберт Хаген подождал, пока она откроет дверь и впервые сверкнув знаменитой американской улыбкой, поблагодарил ее за прекрасный вечер и пожелал спокойной ночи. Она растерялась — все слова, которые она приготовила для сурового отпора, оказались не нужны, никто не собирался штурмовать ее крепость. Она не знала, что сказать. Конструктор еще раз улыбнулся на прощанье и шагнул к двери напротив.
— А вы... здесь? — довольно глупо спросила она. “Боже мой, что я говорю, — пронеслось у нее в голове. Ведь можно подумать, что я удивлена, потому что...” И, поспешно и как можно суше произнеся “До свидания”, она захлопнула за собой дверь.
Зажигать верхний свет не хотелось. Она включила ночник. Вновь, как и утром, ее потянуло к окну. В свете фонарей улица казалась еще более уютной, чем утром. В доме напротив светилось окно, оттуда доносился смех и негромкая музыка. Она подумала, что можно было не спешить в отель, а пойти с американцем в другой ресторан, с музыкой, и потанцевать. Хотя вряд ли он хорошо танцует, на него не похоже. Да и слишком много достоинств было бы на одного авиаконструктора, чтобы он еще и танцевал. Но даже если он танцует неважно, все равно — он бы обнял ее, и она почувствовала эти сильные и такие выразительные руки. Потом, наверно, он бы ее поцеловал... “О, куда мы зашли, — подумала она. — Прямо-таки космическая скорость. Что это с тобой? С каких это пор ты стала такой эротичной? Жан-Поль все время жалуется на твою холодность, у тебя не бывает романов, и вдруг...” Призвав себя к порядку и осудив за распущенность, она направилась под душ. Затем, повинуясь какому-то странному капризу, надела не обычную ночную рубашку, а ту, которую надевала, когда они встречались с Жан-Полем — редко, очень редко, по мнению Жан-Поля, и слишком часто, по ее мнению. Зачем она ее вообще сюда захватила? “Слушай, малыш, твое поведение начинает меня серьезно тревожить, — обратилась она к себе, запахивая эту вызывающе короткую рубашку и нащупывая крохотный крючок, на который она застегивалась. — Что с тобой происходит? Ты что же, уже в Париже решила здесь кого-то встретить? И завести роман. Или без романа — просто?”
