Пока сын говорил, старый казак все шире раскрывал глаза. Потом вдруг стукнул костылём о пол:
— Цыц ты, сукин сын! Прокляну за такие слова!
Мишка вскочил и выкрикнул:
— Ну што же, кляните, если вам хочется скорее погубить родного сына, кляните!
Отец молчал. В ярости он сжимал кулаки. В комнате наступила тишина. Мишка повернулся и, глядя куда‑то на улицу, тихо проговорил:
— Да поймите вы, тятя, навоевался я и нагляделся горестей по горло! Это не война, а настоящая бойня! — И резко повернувшись к отцу, он сделал к нему шаг, вскинул руку, указывая на грудь, и вдруг спросил: — Ну скажите мне, папаша, хто вы? Богач? Да? — и горько усмехнувшись, продолжал: — Вон хата покосилась, скоро на бок сядет. Две лошади, и то одна из них косандылая. — И повышая голос, он почти закричал: — Ну окажите мне, за кого мы воюем? За кого? Вот вы в своё время воевали, так говорили: «За веру, царя и отечество», — а я за кого? Нет, отвоевался я! Нехай меня арестовывают, нехай казнят, а к шкуринцам я больше не вернусь! Что Шкуро, что Шкурников — одинаково с людей шкуры дерут. Пахать да сеять надо, а вы гоните меня из дому!
Голос Мишки дрогнул, и он сел на покривившуюся лавку, спугнув усатого таракана. За окном кто‑то глухо кашлянул.
— Не иначе как соседи сбежались послухать вашу брань! — подала голос мать. — Да будет вам, замолчите!
И то ли для того, чтобы больше убедить отца, а может, чтобы слышали соседи, Мишка закричал:
— Вы сына родного в пекло гоните ради выдуманной казачьей славы, а вот атаман небось своего Алешку не гонит! Рана‑то у него давно уже зажила, а он чего‑то воевать не собирается!
Отец запальчиво перебил;
— Ты мне атамановым сыном в рыло не суй! Нам с атамановыми сынами равняться «нечего.
Отец дрожащей рукой снял с гвоздя шапку и вышел на крыльцо. Под окном торчал Илюха Бочарников. Он усмехнулся:
— Што! Аль сынка пора провожать, што на весь проулок гам подняли! Думаю, мож«ет, помощь нужна, вот и зашел…
Старик взъерепенился:
— Зашел! Знаем, как ты заходишь! Вынюхиваешь все, как сука бродячая! Пошел с моего подворья!
— По–одво–рье! — передразнил его Илюха, ударив носком сапога валявшуюся у завалинки дырявую цебарку, и вразвалку пошёл к калитке.
Старик Рябцев зло посмотрел ему вслед, почесал поясницу, поохал. Потом смягчился и заявил сыну:
— Отсеемся за неделю. А ты собирайся понемногу. Да меньше на люди являйся. Вот только бы этот гад Бочарников не напакостил…
Осень на Кубани всегда хороша. Теплые солнечные дни пахнут вянущей листвой, грибным запахом преющего сена. Зори туманны. Ночи прохладны.
